Зелёный бакен

– Ничего, пусть жрёт, только бы ехал. Открытым оставил капот – пусть сердце крокодила отдохнёт. Сейчас ведь жара начинается. А пока прохладно. Семь часов утра. Роса на траве. И след от машины, тёмнозелёный, а там, где капли росы, зелень серебристая, такой красоты он ещё не видел. Прибежала сестра, притащила полные руки грибов, красноголовиков и оставила Марине. Схватила нож, побежала за грибами. Беспечность, счастье свободы, как то и его постепенно забирали. То ли возраст, то ли перенесённые тяжёлые дни допроса, и вдруг поляна в росе, лес и курица. Он любил курятинку, но так получилось, что редко он мог их есть, вот так и взял и грызи. Зять привёз их из города штук десять. Где то заработал в птицесовхозе. Делали с товарищем оформление парт кабинета, им выписали. Привёз, вывалил прямо на пол и хохочет. Спасу нет. Мы сразу не поняли, они падают, по одной вываливает их, а они бряк и бряк. Заработал, говорит. Вот наемся курочек сегодня,

– Батя, есть выпить? Но сам привёз две бутылки сухого. Потом рассказал, как они с товарищем делили этих кур.

Ну, говорит, ладно, Толик, напарник, вместе работали. Ты, говорит, Бендер а я стулья делить буду. Будь здоров компания. Быстро вошли в роль. В самом центре областного города, подъехали к реке, Орлик, приток Оки. Стали у дерева, разложили кур, на переднем сидении и давай делить, моя. Это моя, и снова моя. Так всех кур и петушков и, вдруг ах! Один петушок не чётный, я, и схватил Толик, прикрыл его рукой, выдернул, потом снова

– А… а, ты куда лишнего!

Ты жирную курочку первый цапнул.

Схватили цыплёнка за ногу. Покрутили, покрутили и опять положили всё в одну кучку. Вопили, ужин, на ужин оставим, вместе сделаем у тебя. У тебя тёща добрая возрадуется. Толика усы торчком, нос шилом. Выпили, с пустых кулаков, скрученных как будто рюмки, ужин у Толика инсценировали, 36 зубов видны. Хохочут оба и бузят. Потом смешали снова всю кучу и снова стали делить. И уже, когда насмеялись до колик, взяли и спокойно раскидали на две кучки. Завернули, пожали друг другу руки, серьёзно попрощались. Тот пошёл домой, а зять на стартёр – газ, и снова серьёзность сдала. Захохотали оба и разъехались.

– Эй, где вы?! Пора завтракать. Грибникии! Ушли гдето за подосиновиками. Не дозовёшься. Витюшка дал Марине ножку курицы. Та принялась её сосать, а он всё ходил, ходил.

– Может вернуться, пока не поздно? Сашка с Юркой сидят. Да, плохо там. Как там ужасно, крутились, давили его мозги, вспоминая прошлое, вчерашнее.

– Вить, смотри. Витюш, глянь сколько грибов. Супчику сообразим сегодня.

Захрустели косточки. Пошли и огурчики, как легко всё это проходит на воздухе, и вот.

И вот всё снова уложено. Запущен мотор. Витюшка сидит спереди, на заднем сидении, девчата. Машина, отчаянно рыча и пуская синий хвост дыма, лезет на трассу. Но силы не равны, большой подъём, груз великоват, мотор захлебнулся, зазвенели пальчики, замерли на секунду, и спокойно так покатилась машина вниз. Все невольно оглянулись назад. Куда несёт, хоть глянуть. Но зять вертел резво баранку и дилижанс медленно сунулся на старое место. Вторая попытка была удачнее, все пассажиры бежали рядом и кричали, подгоняли, зять лёг на баранку, газовал, будто на мотоцикле, и, вот машина Моська, так её дразнил он, вышла из глубокого кювета, заехала одним колесом на асфальт и застыла. Команда беглецов быстро уселись по местам и, снова по асфальту. Зашуршали. Зашлёпали шины.

Солнышко быстро поднималось к голубым своим дорогам. Дремалось после завтрака одной Марине. Зять мурлыкал древнюю, как его машина песенку.

… Еду еду, еду я по свету,

У всех лягушек на виду.

Коль я на Моське не доеду,

Я на пузе проползу.

Точнее, пешком.

– А ты молчи, а то накаркаешь, и так, маршрут выбрали самый короткий, – 350 километров.

Не то, что в прошлом году, почти полторы тысячи в один конец. Вот юмористы были. По горам да ещё по старой крымской дороге поехали, помнится. Как глянет кто вниз, в пропасть, так и мурашки по спине. Слева скалы, справа море, и катишься, катишься. Потом шли вдоль побережья.

– Нырнём?

– Нырнём!

Кричала команда, бросали свою Моську, бросали тряпки и, сходу, лезли в море и вот оно блаженство. Вот они прозрачные воды Чёрного моря. Сзади ковыляла сестра, она была в декрете, и, потому бегать ей не всегда было удобно, а эти черти ещё и, подкузюкивали, дескать беги, беги, чего ползёшь!

– А что же в водичку не ныряешь, а, сестричка. Но она улыбалась и говорила,– подождите черти, вот родится Васька, мы тогда вас всех будем топить на этом самом месте. И она садилась у воды, дрыгала ногами по воде. Потом ходила по щиколотки, брызгая, повизгивая, и всё грозилась, ну погодите. И снова по коням. Все садились по местам и поехали-попрыгали дальше.

Разошлась Моська, раскочегарилась. По всем подсчётам 80, не меньше. Потому, она так гудит, трясётся и, кажется, вот, вот будет сто или хоть девяносто. Но спидометр играл в молчанку, – не работал.

– Витюш, что то колесо визжит? А? Рулём чуть дёрнул влево – визжит. Давай посмотрим, а?