— Талия, — обратилась Бибинур-апа, — вот и Акназар пришел. Ты хотела видеть его. Он здесь, рядом…
Акназар смотрел на мать удивленно и все еще несколько отчужденно: неужели это она… его мать, которую он привык видеть совсем другой?
— Акназар? Где он?.. — прошептала Талия и слегка повела рукой, из глаз ее выкатились две слезы, застыли на худых щеках.
Уступив молчаливым взглядам учителей, Акназар взял руку матери и, наверно сам не отдавая себе отчета, опустился на колени перед кроватью. Талия уже не открывала глаза, только участилось ее дыхание. Потом оно замедлилось. Вскоре совсем замерло.
Бибинур-апа взглянула на Гаухар.
— Нам здесь больше нечего делать.
— А он? — Гаухар кивнула на Акназара, все еще стоявшего на коленях перед кроватью.
— Акназар, — позвала Бибинур-апа, — пойдешь в интернат или побудешь здесь?
— Побуду, — сказал Акназар.
Старуха соседка поднесла ладони к своим шевелившимся губам, — должно быть, шептала молитву.
13
В первомайские праздники погода в Зеленом Береге установилась отличная. Ни старому, ни малому не сиделось дома. Дедушка Хайбуш приехал навестить внука Агзама. Бабай в теплом бешмете, на голове белая войлочная шляпа, на ногах валенки с резиновыми галошами. Агзам сейчас же повел его к тетушке Забире. Опершись на суковатую палку, старец долго смотрел на избу тетушки Забиры, наконец молвил:
— Здесь все еще живут в таких домишках? Трудно понять, осуждающе он сказал или просто удивился жалкому жилищу, смолоду хорошо знакомому, но давно не виданному и теперь уже полузабытому.
Гаухар обеими руками поздоровалась со стариком.
— Как поживаете, Хайбуш-бабай? Проходите в дом. Вам, должно быть, слишком жарко стоять на солнцепеке.
Агзам взял деда под руку, новел в дом. Еще в сенях гостей радушно встретила тетушка Забира.
Хайбуш-бабай, погладив тонкие усы и маленькую бородку, с молитвой переступил порог, улыбнулся хозяйке:
— Говоришь, Забирой зовут тебя? Знаешь, Забира, ты попроще обходись со мной, хвастаться мне уж нечем. Вот лет двадцать-тридцать тому назад бабай был еще в силе. Ого, меня сам Стахеев, бывало, не знал, куда усадить! Вы, молодежь, наверно, понятия не имеете, кто такой Стахеев? Был на Каме такой миллионер! В Елабуге жил. Отличные каменные палаты стояли у него на берегу реки. К нему стекался хлеб со всего Прикамья, да еще и с Вятки, и с Белой, и с Волги Я был у него всего лишь крючником, но этот гордый бай протягивал мне руку. Чуял, шельма, какая у меня сила…
Агзам поправил деда:
— Купец Стахеев жил не двадцать — тридцать лет тому назад, а до революции.
— Разве я говорю — не жил? Конечно жил. Ты, Агзаметдин, многого не знаешь. Небось видел когда-нибудь Чертово городище под Елабугой? Вот диво! Это тебе не купец Стахеев. Говорят, черти хотели построить городище за одну ночь. Если б не запели петухи, обязательно достроили бы. Да вот закричал сперва один петух.
Но тут Гаухар пригласила гостей к столу, а тетушка Забира принесла из кухни горячие перемячи.
— Тетушка Забира, — напомнила Гаухар — У нас, кажется и катык есть?
— Как не быть, Гаухар! Я опустила его в погреб, чтобы охладился немного. Сейчас принесу.
Между тем Хайбуш-бабай уже снял бешмет и войлочную шляпу. Под шляпой у него оказалась тюбетейка, а под бешметом меховая безрукавка.
— Хотя снаружи изба эта не моложе меня, — говорил он, пока раздевался, — но внутри-то у нее, оказывается, тепло.
— Ладно, дедушка, не увлекайтесь разговором, отведайте наших перемячей. Вот и катык на столе.
— Спасибо, Забира, спасибо за катык! Вот увидел я вторую свою невестку — Гаухар, на душе стало спокойно ней. Сама знаешь, старый человек из-за ерунды беспокоится…
— Не надо беспокоиться, Хайбуш-бабай, со мной ничего плохого не могло случиться.
— Так-то оно так, невестка Гаухар, да ведь сердцу «е прикажешь. То, что смолоду и в голову не западет, в старости к земле гнет… Перемячи у вас больно хороши. Нельзя ли еще парочку? Вот чудно!
— Ешьте досыта, дедушка, — угощала Гаухар. — Потом и чай с большей охотой попьете. Ты что, Агзам, зря время теряешь? И не разговариваешь, и не ешь.
Он добродушно усмехнулся.
— Я хочу, чтобы такого времени было потеряно побольше Мне очень хорошо сейчас, Гаухар. А разговоры и еда никуда не денутся.
У Гаухар зарделось лицо. Чтобы не выдать себя, она пыталась отговориться шуткой:
— Такие гости очень выгодны, тетушка Забира: смотрите-ка, не ест, не пьет — и все же доволен. Удивительно!
Старик Хайбуш после стакана чаю задремал прямо за столом. Тетушка Забира подложила ему под спину одну подушку, под голову другую, и он, откинувшись к стене, заснул по-настоящему.
— Дитя, совсем дитя, — прошептала Забира. — Спит и сон видит.
— Может, и ты вздремнешь? — подзадорила Агзама Гаухар. — Чего усмехаешься?