Зеленый череп

Невзирая на то, что в доме номер четыре по Павия-корт, где проживал Мостин, разыгралась трагедия, я радовался нашему визиту, ибо мне было приятно видеть Холмса снующим туда-сюда вплоть до укромнейших уголков — привычно занятым зорким выслеживанием всего, что могло пролить свет на покрытые мраком события. Я наблюдал, как он крался по саду на задворках, как изучал узкую входную калитку, оконную раму в кабинете, откуда открывался вид на цокольный этаж; как он рыскал по улочке, заканчивавшейся тупиком — собственно Павия-корт, весьма малолюдной; как везде подбирал и рассматривал всякий мусор. Я слышал также его оживленную беседу в кладовке с Виктором — чистильщиком обуви: они выясняли сравнительные достоинства различных леденящих душу книжонок; в кабинете Холмс подробно расспросил Рейнольдса об имущественных делах его патрона.

Я, в свою очередь, разыскал врача Мостина — Хокинса, назвавшись медиком-консультантом при его страховой компании. Хотя протокол требовал приезда окружной полиции, стражи закона положились на уверенность Хокинса в сердечном приступе как причине смерти. Он признался, что вполне рассчитывал — и надеялся, ибо Мостин щедро платил, — что его клиент проживет еще несколько лет, но кончина наступила раньше, и это ни в чем не противоречило воззрениям медицинской науки. Я спросил, не могла ли послужить толчком некая неприятность, даже потрясение. Доктор любезно ответил, что это весьма возможно.

Мне было ясно, что Холмс в своих поисках придерживался какой-то определенной линии, хотя я не понимал какой. На следующий день он надолго ушел из дома, сказав лишь, что собирается навестить одного нового, независимого производителя спичек. Поэтому я немного опешил, когда вскоре после нашего визита в дом Мостина чистильщик Виктор пожаловал к нам собственной персоной — взъерошенный и явно переполненный новостями.

— Я сделал точно по-вашему, мистер Холмс. Засел в кондитерской против логова этого изобретателя, Раффлза, и стал наблюдать. Пришлось с десяток булочек слопать, пока этот ваш приятель не вышел, а булочки-то денег стоят. — Звон монет. — Ну, спасибо вам, сэр, преогромное. В общем, часы прошли, пока он не закрыл лавочку — осматривается, значит, и вострит лыжи. Но я иду за ним, как вы велели…

— Видите, Ватсон, никто не обращает внимания на мальчишек, праздно шатающихся или озорничающих. Чем им еще заниматься? Идеальная маскировка: естественное поведение. Ну и куда же… гм… направился изобретатель Раффлз?

— В Челси, сэр, где все художники с анархистами — в «Черной бумаге» они всегда плетут заговоры, факт.

— Так и есть, Виктор. И с кем же они в сговоре?

— Это-то я и хотел узнать. Он чешет к двери во дворе на Блит-стрит и все, понимаете ли, озирается — вороватый такой, как говорится. Но меня не замечает. Стучит, значит, ждет, и вроде как глазок открывается, только мне ничего не видно. А потом дверь трах! — и распахивается, а он начинает трещать без умолку, и его впускают. И он там недолго торчит, минут двадцать.

— Рассмотрел что-нибудь, когда дверь отворилась?

— А то. Потрясно… простите, сэр, — ужасно.

— Уверен, Виктор?

— Не сойти мне с этого места, сэр.

— Что ж, достаточно.

Я переводил взгляд с одного на другого.

— Вы о чем?

Холмс вскинул брови:

— Он видел Смерть, Ватсон. Верно? Существо, которое явилось в сад мистера Мостина.

Юнец торжественно кивнул.

Холмс не терял времени. Расспросив мальчугана и щедро вознаградив его, мы поймали кеб и отправились в указанный квартал, неприметный и загадочный. Неподалеку от места Холмс нанял в помощники еще одну оборванку — слепую торговку спичками. Хватило соверена — она мгновенно отрепетировала роль. Вид у нее был донельзя прискорбный, но торговка ухитрилась изобразить еще большее убожество и принялась стучать в дверь слабым стуком, взывая о помощи. Сперва в оконце возникло лицо и рявкнуло на нее, однако нищенка зашаталась и стала вновь плакать и умолять. Фигура в проеме ненадолго исчезла, а затем дверь очень медленно отворилась. Мы отбросили всякие церемонии и устремились к щели. Девчонка бросилась наутек; послышались резкий вскрик, топот — и мы ворвались внутрь.

В углу бедно обставленной комнаты стояло и гневно взирало на нас создание, закутанное в плащ: торчала лысая, сморщенная, костлявая голова; скудная плоть, где еще оставалась, была отвратительного мертвенно-бледного цвета.

— Не знаю, кто вы или что, — молвил Холмс, — но ваша деятельность окончена. У меня есть доказательства вашей причастности к гибели двух человек.

Глаза существа были полны ненависти, и оно лихорадочно обдумывало побег из западни. Затем взор потускнел, и череп понурился, прежде чем взглянул в нашу сторону вновь.

— Для суда у вас нет никаких улик. Но, может быть, пора остановиться. Надеюсь, вы не будете столь строги, когда услышите мою историю.

Я опешил и почувствовал, что даже непроницаемый Холмс был застигнут врасплох. Ибо голос принадлежал благородной женщине — чистый и благозвучный. Она указала на пару грубых стульев. Мы сели и вопрошающе взглянули на нее.