Зеленый фронт

Раненный ненадолго затих, тыкаясь, словно слепой кутенок, в шершавые руки девушки.

— Там тепло, светло, — медленно, немного растягивая слова, шептала она слегка наклонившись. — Везде чистые простыни. Чистые до ужаса, аж скрипят. Положат, тебя родимые, на кровать и вылечат. Скоро, совсем скоро.

Ее тихий голос, хоть и адресованный всего лишь одному человеку, распространялся по всему каземату. Затихли шорохи, всхлипы, скрежетание зубов — все слушали… Яркие видения близкой помощи, ослепительно чистых палат госпиталя, одуряюще красного борща — все это представало перед людьми живыми картинами, заставлявшими тянуть к ним руки и не осознано причмокивать губами.

— Мамуля, я тоже хочу в госпиталь, — вдруг раздался дрожащий детский голосок. — На белые простынке хочу полежать хочу. И к папе хочу на ручки…

Это было последней каплей. старшина чуть не застонал от бессильной ярости, охватившей его. «Все, хватит, с меня! — стучало в его голове. — Хватит этих хрипов и стонов, лучше сдохнуть!». Он осторожно встал и не обращая ни на кого внимания пошел в темный проем.

— Лучше уж при свете, чем тут гнить, — шептал он, подходя к очередному проему. — И патрон малеха есть… Пару тройку этих гадов прихвачу.

Вход в катакомбы, которые служили надежным убежищем для группы последних защитников Брестской крепости — раненных пограничников и членов их семей, располагался в глубине основных корпусов, поэтому он сильно и не пострадал.

Последние метры, оставшиеся до показавшегося светлого пятна — полу заваленного прохода, Колокольцев полз. Силы его оставили. Винтовка волочилась, глухо постукивая по валявшимся кирпичам. Наконец, сбитые в кровь пальцы ухватились за деревянный проем и медленно подтянули остальное, ставшее таким тяжелым тело. В глаза ударил яркий свет раннего июльского солнца, щедро залившего своими лучами весь внутренний двор крепости. Он несколько раз закрыл и открыл веки, пытаясь привыкнуть…

— Боже мой! — непроизвольно вырвалось у старшинаа, уже давно старавшегося не вспоминать слова молитвы. — Это же… ад.

В очередной раз война показало свое настоящее лицо. Нет, не то, что видят раскормленные генералы, присутствуя на парадах! И даже не то, что показывают в победных кино реляциях! Оно явилось без всяких прикрас — с оскалом из мертвеющей плоти и почерневшей крови из разбросанных кусков тел, с волосами из стелющегося удушливого дыма, с телом из изуродованной военной техники.

Он смотрел на бывший плац, где еще недавно проводили занятия, и не узнавал его. Вскрывшимися гнойниками его покрывали многочисленные воронки. Огромные (дотошный и удивленный немец не жалел снарядов крупных калибров) ямы с ровными вывороченными краями они полностью искажали перспективу внутреннего двора крепости. Это уже были не ровные прямоугольники и квадраты, кое-где покрытые обрызганной брусчаткой, а ломанные плоскости.

То тут то там валялось какие-то деревяшки, размочаленные взрывами до потери своего внешнего вида. Возможно, когда-то они были ящиками и верно служили пограничникам в качестве тары для оружия, или это остатки выбитых дверей и рам. Дальше, ближе к внешним стенам, выходящим на западное направление, ветер шевелил кучи грязно-серой ткани, густо наваленной на земле. Почему-то именно на них и зацепился взгляд старшинаа, с ужасом гулявшего по плацу. «Прачечную что-ли взорвали? — проскользнула мимо всего этого хаоса мысль. — На белье больно похоже…».

Вдруг прямо у этих самых куч появилась темная фигура. Через секунду рядом с ней возникла еще одна, потом еще одна. Серо-мышинный цвет угадывался издалека.

— Немцы, — прошептал солдат, опуская голову ниже. — Сволочи проклятые …

Крайний из них, выглядевший просто до неприличия пухлым, взмахнул руками. Колокольцев до боли прищурил глаза, пытаясь рассмотреть все подробности. Прямо из рук толстяка вырвалась ярко-алая струя пламени и понеслась в сторону земли. Сразу же за этим раздался довольный гогот солдат.

Ткань разгоралась как-то нехотя, словно ей не хотелось. Там что-то потрескивало, шипело и, наконец, заполыхало. Вдруг огнеметчик, только что с таким упоением поливавший огнем землю, отпрыгнул назад.

— А-а-а-а-а-а! — сквозь треск пламени, зазвенел вопль. — А-а-а-а-а-а!

Пламя усилилось и, крик, наконец-то, затих. старшина с некоторым недоумением продолжал всматриваться в их сторону, надеясь, что все проясниться. «Это же наши! — ужасная мысль словно молния ворвалась в сознание. — Серая ткань — это же кальсоны… Они сжигали людей». Его взгляд одурело метался по плацу, ненадолго задерживаясь на точно таких-же кучах чего-то очень похожего на ткань.

— Они сжигали живых людей, — непослушные, искусанные до мяса, губы, шептали эти слова как заклинание. — Они сжигали живых людей.

Вслед за губами свей жизнью зажили и руки солдата. Это был туман. старшина все прекрасно видел и понимал, но почти не ощущал своего тела. Его лопатообразные ладони несколько раз бережно провели по деревянному приклады, счищая с него кирпичную пыль. Потом с нежностью зарядили ее.