Зеленый фронт

— Значит, так старшина, — старший лейтенант Маскаев ответственный за этот участок обороны, на планшете резал секторы. — Приказ ты слышал. Завтра, максимум послезавтра, нам следует ожидать мощного удара с той стороны, — заросшим щетиной подбородком он кивнул в сторону речки. — Ты ведь местный? … Ты чего? — стоявший перед ним старшина чуть покачнулся. — Илья Сергеевич?! — всегда собранный, не унывающий боец «поплыл». — Вот черт! Карташов сюда! — со стороны груды кирпичей, год с небольшим назад выполнявшей роль ружкомнаты, метнулся коренастый боец. — Держи его. Вот, так…, — вдвоем они осторожно положили старшину к каменной глыбе. — Не пьяный вроде, — командир с сомнением повел носом, ничего не почувствовав. — Илья Сергеевич? Давай санитара сюда! Подожди…, — вдруг рукой он схватил вскочившего на ноги бойца. — Он плачет…

Это было странное зрелище. Старший лейтенант и один из его бойцов сидели на корточках возле третьего — плотного мужчины средних лет, у которого медленно текли слезу по лицу. Какое-то время он никак не реагировал ни на окрики, ни на похлопывание по щекам. Пока, наконец, прибежавший санитар не сунул ему под нос вату, смоченную в нашатыре.

— Убери…, — прошептал он еле слышно, пытаясь оттолкнуть руку с ватой от своего носа. — Убери, клистерная твоя душонка, — санитар сразу же убрал вату. — Не видишь что-ли худо мне?! — его прежде бессмысленно блуждавшие глаза сфокусировались на лейтенанте. — Худо! Старшой, воевал я здесь… Понимаешь, воевал, — руками он потянулся к вороту гимнастерке, чтобы ослабить его. — Вот прямо тут, — он перевел взгляд на дальнюю часть траншеи, которая была выдвинута вперед. — В окопе сидел с карабином. Рядом земляк мой с Полтавщины, Санька Мельников, — лейтенант подвинулся в сторону, словно почувствовав, что своим телом загораживает ему обзор. — Почти шесть часов мы тут стояли…, — никто не проронил ни слова все это время. — Сначала все думали, что провокация. Даже не стреляли в ответ, а потом они ударили минометами, — санитар непроизвольно покосился на покрытую воронками от мин площадку перед остатками казармы. — Тогда только отвечать начали, да считай часть отряда как корова языком слизала… А мы, старшой, все равно держались! — сквозь слезы продолжал рассказывать он. — Они дадут пару залпов минами и в атаку идут, а мы им в Бога, душу … мать…. отвечаем, что мол стоим еще, сволочи, … держимся еще… А командир все слушал, не подходят ли наши из крепости, — старшина переводил взгляд с одного на другого, словно пытался спросить их, как же так случилось, что они все погибли, а он вот тут, живой сидит. — Все говорил, что вот — вот подмога подойдет. Еще продержаться надо. Еще одну атаку отбить… Потом ранило его, а он все спрашивал, не слышно ли, как наши танки едут.

Он рассказывал и рассказывал. Быстро, захлебываясь от слез, говорил о сухой, горькой, удушливой взвеси, которая поднималась над окопами и которая мешала им дышать. Говорил о том, как их пулеметчик, когда кончились патроны, приладил к валявшейся рядом винтовке штык и никому не говоря ни слова бросился на врага. Говорил о том, как их забрасывали гранатами, обошедшие их с фланга немцы…

— Почти шесть часов застава стояла, почти шесть часов немец не мог пройти дальше, — он с ненависть смотрел на стоявшие у небольшого подлеска ровные ряды аккуратных березовых крестов, с надетыми на них немецкими касками. — В конце осталось нас пятеро из всей заставы. На всех три карабина, командирский ТТ, разбитый пулемет да горстка патронов …, — он опустил голову вниз. — Позвал меня командир к себе. Иди, говорит, Илюха до крепости! — его голос стал еле слышен и остальным приходилось напрягать слух, чтобы услышать все, что он говорил. — Иди и передай нашим товарищам, что двадцать третья пограничная застава еще держится, что пока мы живы, ни один враг не перейдет государственную границу Советского Союза… Иди, говорит…, — он поднял голову и красными от боли и слез глазами посмотрел на лейтенанта. — Веришь, старшой? Скажи, веришь?

Он не отрываясь смотрел на командира, словно тот оставался его последней надеждой, словно ждал от него приговора.

— Верю, старшина, верю, — хриплым голосом проговорил лейтенант. — Ничего, Илья Сергеевич…, — он сжал рукой его плечо. — Ничего… Вдарим им, да так вдарим, что места от них мокрого не останется! Ты посиди пока, — он хлопнул по плечу, попытавшегося встать старшину. — Медицина, посмотри за ним. Мы тут пока сами.

Отойдя к линии траншеи лейтенант обернулся назад и увидел, как старшина, отмахиваясь от санитара, как от надоедливой мухи, тяжело встает. Поднявшись с земли, он вытащил пристегнутую саперную лопатку и пошел в сторону копавших бойцов. Уже через несколько минут остро отточенный и отполированный металл врезался в прокаленную солнцем землю. Видя с каким ожесточением старшина вгрызается в землю, лейтенант решил его оставить в покое.

…Однако к вечеру старшина вновь напомнил о себе, правда не сам лично, а посредством того самого ротного санитара.