Лес кончился. Прошли темные и безмолвные, притаившиеся за ставнями, за заборами глухими, неприветливые пригороды. Дорога стала жестче, шаги отдавались здесь на всю округу. Председатель шел легко, разогревшись от работы хода. Широко вдыхал вкусный воздух ночной: таким вот живым дыханьем нагорным полезно питаться. Светоночь не пугала, была для него, пожалуй, более день, чем общепринятый светодень, потому что полная ветреная тишина не мешала мысли работать. А боль расставания с добрыми и прекрасными сестрами тяжким золотом давно утонуло в громадном озере грусти, которое у жителей земли называется душой, а у Посланцев-косможителей — состраданием (впрочем, те и другие, согласно Хартии, не только равны, но и просто одно и то же). Под утро Председатель вступил в Пятигорск.
Вершина главного шатра Бештау окрасилась уже оранжевым. Машук же, сизый, прятался в тени дальних горных семейств. «Скоро он станет белым от зимы, но розовые кроны берез…» — подумалось озябшему Председателю. «Нет. Пожалуй, он белеется березовыми стволами, которые вырубят потом на топливо во время следующего приступа войны, подобной возвратному тифу». Все будущие приступы уже вычислены. Составлен график здоровья Земли и Вселенной: Лечение назначено. Предсказания занесены в «Доски Судьбы» — тот самый «гроссбух». «Вот тогда-то Машук и станет сизым. А сейчас он белый-белый!» — догадался Председатель, которому доступно было видеть сразу все времена. Дальнозоркий и рассеянный от чрезмерной сосредоточенности, он постоянно в них путался.
Остановился на мгновение, достал из наволочки еще не заполненный письменами клочок бумаги, накарябал огрызком химического карандаша несколько неровных пружинок-строчек:
Неожиданно он заметил каких-то горожан, что, несмотря на ранний час, пришли все же для того, видимо, чтобы приветствовать Председателя и передать ему ритуальные Ключи от города. Он был смущен: как они узнали о его прибытии? К тому же где-то поблизости находится священное место прощания с Поэтом. Нескромно как-то устраивать церемонию именно здесь, в кругу возвышенной печали и размышлений.
Как бы уразумев мысль Председателя, встречающие не стали шумно приветствовать его. Просто один из них выхватил увесистую наволочку (конечно, чтобы помочь!), другой, несколько грубовато уронив Председателя на влажную травку обочины, ловко стащил с него дареные калоши, третий схватил его за шиворот, то ли затем, чтобы помочь ему подняться, то ли стаскивая с него старенькую, но приличную еще женскую кофту — от ведьминских щедрот.
В этот момент, однако, появились новые энергично действующие лица в форме народной милиции. Они урезонили не в меру ретивых подданных, наведя на них наганы. Наволочку пока что вернули Председателю. Калоши же исчезли вместе со снявшим их гражданином где-то в придорожных кустах орешника.
Председатель начинал осознавать горьковатую истину: жители Пятигорска, по крайней мере, некоторые из них, не слишком-то гостеприимны. Он попросил свой торжественный эскорт на секундочку задержаться и заметил для памяти на клочке ведьминско-исполкомовской бумаги: «Их души жестоки, как грабли (от „грабить“)…»
— Вы, видно, тоже писатель? — осведомился сопровождающий Председателя милиционер.
И — Отчасти. Но не только, вернее, не столько писатель, сколько… потомственный творянин изобретатель в отличие от встречавших меня только что приобретателей, — пояснил тот, слегка озадачив милиционера.
— Ладно, доставим тебя в Тер. РОСТА*, там разберутся в твоих писаниях, — заверил милиционер, неожиданно перейдя на доверительное «ты»…
В Терской РОСТА разобрались. Обрадовались новому «штыку». Попросили сделать несколько подписей к плакатам. Получили изумившее всех «Воззвание к народам всей страны»: