Зеленый подъезд

– А как же. Через три дня, в лесу. Но в часть не вернули, отправили в дурдом. А там кормили таблетками и делали уколы до тех пор, пока не вынесли диагноз – нервный стресс на почве службы. Хронические расстройства психики.

– Круто.

– А то! В армию меня больше не приглашали, поставили на учет в психдиспансер и отпустили на волю.

– И что?

– А то, что в дурдоме я сильно задружил с соседями по палате. Реальных психов у нас был один из десяти. А остальные, ты не поверишь, на мой взгляд, совершенно нормальные люди. И мы с ними там чудно жили. Режим, питание, разговоры. Прокопан, ноотропил и пармидол на халяву. Я и сейчас при случае от хороших колес не откажусь.

– Круто.

– Я вышел и приехал сюда. Потом из дурки вернулся мой кореш и пожил у меня. Потом еще несколько корешей. И в один прекрасный день ко мне приехала некая Элис и спросила: «Можно у тебя переночевать, Даня?»

– И ты? – улыбнулась я.

– И я сказал себе, что у нее явно много проблем, раз она ко мне пришла. Значит, надо пустить.

– Отлично. То есть армия.

– Это ты как хочешь назови, – философски пожал плечами Даня, потянулся и встал. – Ну что, эта Мышка там дотрахалась или нет?

– Погляжу, – кивнула я и пошла в комнату.

Так мы и жили. С утра или днем, смотря как проснемся, я занималась уборкой и готовкой. В рамках имеющихся у нас средств и провизии, конечно. Людей было то много, то мало. Случалось даже и такое, что мы с Даней несколько раз ночевали одни. Я тогда старалась устроить все поуютней, приготовить еды. Я делала все, чтобы ему не пришло в голову выгнать меня. Начинался ноябрь, на улицах и днем было холодно, а о ночи я и думать боялась. Даже в переходах становилось все хуже. Я чувствовала, как воздушные потоки разделились на противоположные части и с периодичностью дули на меня. То это был теплый, пахнущий машинным маслом и железом воздух из вентиляторов метрополитена, то резкие ледяные порывы ветра, летящего по ступеням с улицы. От него коченели пальцы. Люди почти не останавливались, чтобы послушать меня. Не заказывали песенок, не бросали крупные бумажки в чехол от гитары. Чтобы хоть как-то взбодриться, я брала с собой бутылку чего-нибудь горячительного, обычно водки, а в лучшие дни – бутылку какого-то ликера. Недорогого, но зато сладкого и легко пьющегося. На прилавках было полно таких штук, от абрикосового пойла до кокосового деликатеса под названием «Малибу». На такие я, конечно, только заглядывалась. Родители и все мое прошлое существование отходили в небытие, а та жизнь, что я вела, меня устраивала. Спокойно, ничего не нужно, никаких потрясений. Жить на самом дне было не очень комфортно, но совершенно ровно и гладко.

Иногда, когда к Дане привозили колепсол или кетамин, мы сидели, обколотые, на скамейках Александровского сада, неподвижно глядя перед собой. Кетамин не считался в наших кругах тяжелым наркотиком. Это был препарат анестезии для беременных женщин или для животных, но это в больших дозах и по вене. А если делать, как мы, то есть колоть в мышцу половинную дозу, то через полчаса мир преображался, искажался, и восприятие на несколько часов изменялось. Как будто какой-то шутник останавливал время и принимался баловаться, растягивая или сужая пространство, как в кривом зеркале. Трава и кетамин, переходы, алкоголь и изредка сгущенка. В моей жизни не было понятия «вчера» и «завтра». Когда-нибудь мы все умрем. И тогда посмотрим, кто и в чем был неправ. А пока... Пока, слава богу, есть на свете Данила Тестовский, и мне, скорее всего, удастся пережить эту зиму.

Глава 3 Вершитель судеб

Он появился в середине ноября. Не могу сказать, что я сильно обрадовалась ему. Скорее приняла это как данность. Он появился, а у меня внутри вдруг надломилась стена изо льда, которую я возвела с того времени, что умерла. Оказалось, лед – не такой уж хороший строительный материал. В один прекрасный день он может растаять и стечь грязным потоком, оставив охраняемый объект беззащитным. Мое сердце.

– Привет. Ты кто?

– Я Элис, – ответила я невысокому, плотно сбитому пареньку с привлекательным лицом. Джинсы, ботинки типа моих, огромные, драные, на шнурках. Мешковатый свитер. За плечами болтаются потертый рюкзак и гитара. Что-то в этом парне было такое, что я сразу и окончательно признала в нем своего. И не просто своего, а того, кто свой именно по отношению ко мне, лично ко мне. Гитарист, красивое лицо, красивое в основном из-за глубоких, нежно-голубого оттенка глаз. Даже несколько иконописных. Какой-то мужской ореол, притягательный, уже почти мною забытый. Он был из тех, кому сразу, с первой минуты мне бы захотелось понравиться. Сам же он явно плевал на то, нравится он или нет.

– Ага. А где Данила?

– Данила гуляет. У него променад.

– Ну конечно. Старый перец продолжает наслаждаться жизнью. Не работает?

– Ну что вы? Как можно? – улыбнулась я. Данила на работе – это и в самом деле было бы извращение.

– Действительно.