Зеленый. Том 3 (тёмный)

Но Эдо только обрадовался. Он уже давно понял: если Сайрус заливается оптимистическим соловьём и обещает, как сейчас всё легко и отлично получится, имеет смысл написать завещание – на всякий случай, не повредит. Зато когда Сайрус торжественно объявляет, что наступил последний скорбный трындец, это значит, что твоя проблема – вообще не проблема, потому что решение есть и очевидно всем, кроме тебя, балбеса, двойка, давай дневник. Всё-таки самые жуткие типы на свете – мёртвые бывшие педагоги. Профдеформация называется, страшная вещь.

Я ничего не знаю про эту ловушку, – Сайрусу наконец надоело тянуть драматическую паузу и он снова заговорил. – Даже не уверен, что она вообще ловушка, может, просто расстояние на дорожном указателе было написано наугад. Зато я знаю метод, который работает почти со всеми простыми ловушками. Если попался в такую, надо начинать вести себя странно. Эксцентрично. Придурковато. Как нормальные люди обычно себя не ведут. Можно, к примеру, пойти дальше на четвереньках. Или, скажем, спиной вперёд. Или прыжками, или вприпляску. Да всё равно как.

– Вприпляску – именно то, что надо, – решил Эдо. – Не догоню, так согреюсь, в буквальном смысле причём. Жалко, плеер остался в машине… ай нет, погоди, не остался! Был уверен, что в бардачок его выложил, а он в нагрудном кармане. Ну всё, живём.

Развеселился он даже прежде, чем начал плясать, потому что не питал особых иллюзий насчёт своих хореографических достижений: неоднократно видел эти самые достижения в зеркальных стёклах витрин, когда возвращался поздно ночью домой по совершенно безлюдному городу и пользуясь тем, что стесняться некого, развлекался как мог. Так что вполне представлял, как выглядит в его исполнении всякий изнутри ощущаемый ловким и элегантным прыжок. Шёл, плясал под «Рамштайн» – очень кстати сейчас оказалась традиция слушать дома музыку Другой Стороны – и смеялся в голос: извините, граждане северные жрецы, духи гор и остальные невидимые свидетели, других дионисийских мистерий у меня для вас нет!

Буквально за несколько минут так согрелся, что снял одеяло. Чуть было на радостях не выбросил его на дорогу, как ненужную, лишнюю тяжесть, большой был соблазн; он, собственно, даже бросил, но почти сразу опомнился, вернулся, поднял. И танцуя, победительно им размахивал, как огромным клетчатым флагом неизвестной, но явно всех вокруг завоевавшей страны.

«Рамштайн» тем временем сменился Бреговичем, и стало ещё смешней, потому что у Чёрного Севера на Другой Стороне Балканы, это известно всем. И Брегович в кромешной ледяной темноте, на сельской дороге, заколдованной от разбойников, которых здесь давным-давно нет, был настолько грубо, бесстыдно, вопиюще уместен, что происходящее окончательно перестало притворяться реальностью и превратилось в безумное, явно любительское кино. В чёрную, мать её, комедию, – веселился Эдо. – В очень чёрную! Но комедию всё равно.

Он шёл, подпрыгивал и кружился, размахивал клетчатым одеялом, смеялся, время от времени фальшиво, без слов, которых не знал, подпевал, от чего становилось ещё смешнее, особенно Сайрусу, который одобрительно комментировал, валяясь на пляже для мёртвых в далёком зачарованном Элливале: спасибо, любовь моей жизни, уж порадовал так порадовал, вот это, я понимаю, настоящий трэш и угар!

Эдо, Кира

октябрь 2020 года

Он так и не понял, когда и как всё закончилось. Вроде бы только что шёл, смеялся, плясал, кружился, кажется, падал, снова вставал, бежал и подпрыгивал, и вдруг – стоп, уже никто никуда не идёт и не пляшет, а сидит то ли в парке, то ли в большом саду, на, предположим, скамейке, или перевёрнутом ящике, кто-то большой, горячий, тугой и вибрирующий, как струя, его обнимает, а может быть, крепко держит, чтобы никуда не сбежал, суёт раскалённую кружку с кисло-сладким хмельным напитком и спрашивает: «С тобой всё в порядке?»

– Со мной? Всё в порядке?!

Эдо рассмеялся и долго не мог успокоиться, ещё несколько раз переспрашивал: «В порядке? Со мной?!» Но наконец взял себя в руки, сказал:

– Извините. На самом деле, вполне в порядке. Уже почти да.

– Вот и славно, – откликнулся сзади, горячим паром в затылок тот, кто его держал-обнимал. Голос был низкий, звучный, объёмный, он мог принадлежать и мужчине, и женщине, бывают такие бесполые голоса.

А тот, кто сидел напротив и определённо был бородатым мужчиной, добавил:

– Ты на нас не серчай. Мы не нарочно дорогу заколдовали. Она сама. Дорога у нас очень старая, её проложили ещё до того, как в Кровавые горы пришли холода. И как все старики любит иногда вспомнить молодость и запутать какого-нибудь чужака. Грех на неё сердиться, сами тоже небось такими будем – я ещё о-го-го, всем покажу! – и ну чудить. Но ты, конечно, влип не на шутку. Обычно мы так гостей не встречаем. Мне очень жаль.