– Ну что ты как маленький. Будет по-разному. Как именно – даже я не возьмусь гадать. Но совершенно не удивлюсь, если это «по-разному» часто будет тождественно «как тебе нравится». Или, как ты считаешь логичным и правильным. Или, например, как в детстве себе порядок вещей представлял. Всё-таки это не чей-нибудь, а твой хаос сегодня и здесь, и в городе оставил свои следы.
– Хороший вариант конца света, – ехидно вставила Кара. – По крайней мере весёлый. Свету, можно сказать, повезло.
– Не угадала! – рассмеялся Нёхиси. – Это совершенно точно не конец, а начало.
– Чего? – спросили присутствующие таким слаженным хором, что если бы они пели, как спрашивают, вполне могли бы возглавить какой-нибудь хит-парад.
– Понятия не имею, – Нёхиси безмятежно взмахнул своим лисьим хвостом. – Потом разберёмся, чего. Честно говоря, я даже рад, что сейчас не совсем всеведущий. Так в сто раз интересней. И реальности тоже приятно, что я про её планы знаю не всё.
Стефан
На севере в июне белые ночи, а у нас здесь – зелёные. Такие душистые, что шалеешь от воздуха, как от вина, такие светлые, что непохожи на ночи, такие короткие, что, считай, вовсе нет никаких ночей, только долгие вечерние сумерки, даже не синие, изумрудные, словно в небе, как в зеркале отразилась залитая лунным светом трава.
Стефан идёт по городу и смотрит по сторонам, словно только приехал, и всё тут ему в новинку; отчасти это и правда так. Он здесь, по идее, хозяин, всякого навидался, причём добрую половину этого всякого устроил сам, а другую, скажем так, с удовольствием допустил, но в этом весёлом июне в городе такое творится, что Стефан порой не верит своим глазам. То и дело приходится останавливаться и проверять себя – не провалился ли на изнанку? Что у нас тут за реальность? Какая её сторона?
Впрочем, на Этой Стороне всё иначе. Местами и правда похоже, но в целом совершенно не так. Хотя вот это кафе, освещённое факелами, – озадаченно думает Стефан, свернув на улицу Швенто Игното, окутанную дымом, заставленную столами и стульями, заполненную счастливыми, шумными, жующими и выпивающими людьми – натурально фрагмент тамошней улицы Примирений, один в один. И дети заполночь гоняют на роликах и самокатах сами, без взрослых – на Этой Стороне во время школьных каникул совершенно обычное дело, но здесь никогда так не было. Невозможно, нельзя! Но они же мне не мерещатся? Мне вообще никогда ничего не мерещится, – напоминает себе Стефан. – Если уж что-то увидел, значит, оно объективно есть.
Матерь божья, – думает Стефан, выходя к Ратушной площади, – что это? Ярмарка? С танцами и каруселями? В половине второго ночи? Ну, приехали. Всё.
Он ныряет в весёлую праздничную толпу, улыбается, пританцовывает, ловко лавирует, чтобы никого не толкнуть, посылает воздушный поцелуй заглядевшейся на него незнакомке, покупает у бойкой юной торговки конфету – самодельную мягкую солёную карамель. Стефан не особенно любит сласти, карамелька нужна ему как вещественное доказательство и для полноты ощущений, но сунув её за щёку, он сразу, заранее начинает хотеть ещё. У конфеты вкус безмятежно счастливого детства, которого у Стефана не было, но теперь, получается, всё-таки было. Память об этом чужом, исторически невозможном детстве – не просто минутное помрачение, она уже отпечаталась в теле, необратимо изменив восприятие некоторых вкусов, звуков и запахов, а значит, всерьёз, навсегда – его.
Стефан идёт по городу, превратившемуся в один бесконечный кабак под открытым небом, где у всех полуночных гуляк такие благоговейные лица, словно каждый из них служит мессу; чёрт их знает, может, и служат, может нынче мессы служат именно так? – весело думает Стефан и от избытка чувств прижимает к груди, кажется, просто воздух, а на самом деле весь человеческий мир. Что вы творите? – думает Стефан, содрогаясь от никому не слышного смеха, захлёбываясь невидимыми слезами. – Что здесь устроили? Во что превратились? Сами хоть понимаете? Не понимаете? Да и чёрт с вами, не надо вам понимать.
– Ну что, хорошо получается? – спрашивает Стефана загорелый мальчишка с синими косами в серебристом дождевике; это, конечно, если смотреть человеческими глазами, а так-то огромный, больше целого мира, тёмный огненный вечный дракон.
– Хорошо – не то слово, – Стефан вздыхает таким особенным образом, чтобы собеседнику досталось всё его удивление и восторг. – Такой счастливый сегодня город, такой на всю голову заколдованный сбрендивший мир. Это, конечно, поперёк нашего договора. Но знаешь, честно, чёрт с ним. Тот договор давно, в иных обстоятельствах, в совсем другой жизни был заключён.
– Будешь смеяться, но именно я вообще ничего не делал! – объявляет Нёхиси, взмахнув перед носом Стефана невесть откуда взявшимся новеньким, как с иголочки лисьим хвостом. – Разве что рядом был. Это, согласен, в моём случае вклад, и немалый. Но он-то как раз не поперёк договора. Быть рядом – моя основная работа. Ты сам меня для этого сюда заманил.
– Это правда, – кивает Стефан. – Ладно, а кто тогда делал?