У Уильяма действительно болела нога, ныла спина, и вообще он изнемогал от скуки и обиды на судьбу: пока он лежал в госпитале, корабль, на котором он служил, со всеми его друзьями и товарищами на борту ушел в море. А ему предстоит еще несколько недель валяться в мрачной палате, и одному богу известно, возьмут ли его снова на флот. Зато сейчас он держал эту маленькую, тонкую ручку в своей и смотрел в ясные карие глаза, светящиеся нежностью.
– Милая, – сказал Уильям и, притянув к себе ее руку, прижал к сердцу.
В тот вечер в больнице Святой Елизаветы творилось что-то несусветное.
– Эй, сестра, где мое теплое питье?
– Приятель, возьми у меня. Она дала мне сразу три порции!
– В чем дело, сестра? У меня в кружке только вода!
– Сестра, а у меня только какао-порошок!
Они смеялись, ворчали и подшучивали.
– Вы, похоже, влюбились, сестра! Сестра Сэнсон втюрилась!..
Сестра Сэнсон действительно втюрилась. От этой мысли веяло умиротворенностью и теплом. Уильям будет ее опекать, его любовь станет для нее защитой и опорой. «Я все начну сначала. Я больше не буду терзаться чувством вины за мамину смерть. Она бы хотела, чтобы я не тосковала, не мучилась воспоминаниями, а жила спокойно и счастливо. Уильям позаботится обо мне…»
Эстер подошла к нему и сказала:
– Милый, – и снова протянула руку.
Они долго-долго смотрели друг другу в глаза.
– Милая, – сказал Уильям.
– Милый, – сказала Эстер.
– Я не могу все время назвать тебя «милая», – не выдержал наконец Уильям. – Поэтому, солнышко, скажи, как тебя зовут.
– Милый, нельзя делать девушке предложение, даже не зная ее имени.
– Ну, тогда скорее скажи мне.
– Мой дорогой, меня зовут Эстер.
– Какое счастье! Я никогда раньше не ухаживал за девушкой по имени Эстер!
Весь вечер, пока за окном совсем не стемнело, она просидела рядом с его кроватью. Время от времени ей приходилось отходить к пациентам, но она всегда возвращалась и вкладывала маленькую, огрубевшую от работы ручку в его ладонь. Они говорили не о ее матери и не о войне, а о том, как они будут жить, когда бомбежки останутся в прошлом. Ко времени вечернего обхода они уже благополучно завершили войну, построили себе беленький домик на холме с видом на Годлистоун, завели двух мальчиков и девочку и поменяли двухместный «крайслер», купленный сразу после свадьбы, на степенный семейный «даймлер». Наконец Эстер собралась уходить.
– Ты еще болеешь, мой милый, тебе надо поспать…
– Насчет сна, Эстер… Как ты думаешь, что лучше: одна большая двуспальная кровать или две односпальные?
– Ах, Уильям! – Она смутилась и покраснела.
– Лично я предпочитаю двуспальную, – сказал Уильям, притянув ее обратно к себе за краешек передника.
Старшая ночная медсестра делала обход вместе с дежурным врачом.
– У нас сегодня было три операции, майор Джонс. Какие будут предписания? Одна из грыж, которую делали вчера, сильно страдает от болей, а перелом берцовой кости жаловался, что усилилась боль в ноге. Как он сегодня себя чувствует, сестра?
В то короткое время, когда он мог обратить внимание на ногу, Уильям сказал, что нога немного побаливает. Эстер решила, что отоспаться ему в любом случае не помешает, и попросила для него снотворного. Дежурный врач записал назначение, и сестра выдала ей морфий и снотворные порошки из шкафа для ядовитых лекарственных средств. Уже направляясь в палату со шприцем в руке, Эстер услыхала, как та спрашивает у врача:
– Ничего, если мы разрешим ей делать уколы? Вообще-то она одна из них…
Майор Мун появился в закутке в половине одиннадцатого.
– Эстер, не угостишь ли ты меня чаем, дорогая?
Когда она с улыбкой согласилась, он подошел к ней и вдруг, взяв ее за подбородок, повернул к свету.
– Что с тобой случилось, детка? Ты сегодня выглядишь совершенно обворожительно.
– Правда? – переспросила Эстер, чувствуя, что ее просто распирает от счастья.
– С твоим идеальным овалом лица ты всегда была красавицей. Как мадонна с фрески в церкви. Но сегодня мадонна превратилась в фею.
– Мадонна влюбилась, – призналась она, широко улыбаясь.
У него перехватило дыхание.
– Влюбилась!.. Признавайся, кто этот счастливчик?
Уильям мирно спал на кровати рядом с ее закутком, и Эстер выложила Муну всю историю своей любви и того, как много это для нее значит.
– Не думайте, что я из-за денег, благополучия и тому подобного. Нет, любовь гораздо, гораздо важнее, хотя все это, конечно, тоже важно. Я боялась будущего, боялась, что после войны буду вынуждена сама себя обеспечивать. У мамы была пенсия, и мы на нее жили… Но вы же знаете, какие эти мамы… Она не хотела, чтобы я шла работать, она была уверена, что я выйду замуж и мне не придется… Я так и не получила никакой профессии, понятия не имею, как бы я жила. А теперь… Ах, майор, он такой милый! Конечно, это глупо, мы знаем друг друга только неделю или около того, но… знаете, так бывает…
– Я очень рад за тебя, дорогая, – ответил Мун и, обхватив за плечи, поцеловал ее прямо в губы.
Он поцеловал Эстер не как пожилой человек, благословляющий юную девушку, которая отдала свое сердце другому, а как любовник. Однако тут же отпустил ее и произнес извиняющимся тоном: