Зеленый жемчуг

Заломленные за спину и прикованные к потолочному крюку руки не дают грудным мышцам расправиться, каждое бесплотное усилие наполняет ткани молочной кислотой. Из разбитого носа и рассаженных губ в горло стекает кровь, и от ее вкуса и тошнотворного запаха паленой плоти внутренности скручивает узлом сильнее, чем от сыплющихся со всех сторон ударов…

«Саша! Что происходит?»

Туся прекрасно понимала, что это не тот вопрос, который следовало задать, но о чем она вообще могла спрашивать? Искаженное обморочной пеленой сознание Арсеньева переносило ее в ледяную комнату без окон, но с разнообразными приспособлениями для истязаний. И хотя перед залитыми потом и слезами, заплывающими синяками глазами Командора чаще всего мелькали слепящие лучи лазерных плетей и чьи-то волосатые кулаки и изуверские рожи, Туся успела разглядеть распятые на противоположной стене нагие тела Пабло и Дина, услышать хриплую ругань и надсадное дыхание Петровича.

«Рита, девочка моя!» — выбираясь из обморочной мглы, потянулся к ней Командор.

И уже через миг его мысль заработала привычно быстро, сухо и четко, как в те времена, когда он отдавал приказы на мостике корабля или руководил сложной хирургической операцией. Разве что новые вспышки боли на какое-то время прерывали ее стремительный полет через пространство и время.

«Срочно свяжись с Командованием! Нашего связного задержали… и он сразу раскололся… Змееносцы… готовят провокацию. Теперь под угрозой… не только сеть революционных ячеек на Раване… но и жизнь Вернера и ребят».

Даже под пыткой он ухитрялся думать о других.

«А как же вы?»

И вновь Туся понимала, что этот вопрос бесполезен. Почему всегда сбывались только самые страшные ее предвидения? Однако Арсеньев в промежутке между ударами счел возможным пояснить.

«Когда связного раскрыли… Феликс… сразу понял… что его водят за нос. Наши товарищи из тюремного подполья успели нас предупредить… и мы с Пабло уничтожили все материалы. И теперь… Серый Ферзь добивается, чтобы мы их восстановили».

Хотя ему было настолько больно, что даже через прокушенные насквозь губы прорывался крик, в последней фразе прозвучало нескрываемое превосходство человека, который ни о чем не жалел. Впрочем, и ни на что и не рассчитывал.

«Клод обещал, что вас вытащат».

Пытаясь облегчить его боль, Туся продолжала хвататься за безумную надежду.

«Не в этот раз, — спокойно и почти равнодушно возразил ей Арсеньев. — Нас… снова перевели в подземную тюрьму… а отсюда только… один выход — на фабрику «Панна Моти».

Он оборвал связь или просто потерял сознание, а Туся дрожащими пальцами потянулась к сигналу экстренной связи на коммуникаторе, который напрямую соединял ее с Командующим. Она слишком четко осознавала, что каждый миг промедления может стоить чьей-то жизни и потому на какое-то время просто отключила все эмоции, хотя ей хотелось, подобно древним плакальщицам, расцарапать ногтями лицо и, вырывая с корнями клочья волос, зайтись в безудержном крике.

Только когда были отданы все необходимые приказы, мобилизованы специалисты и по закрытым каналам межсети полетели закодированные сообщения, она решилась задать вопрос.

— Вы правда уже не сможете их спасти?

— Даже если восстание начнется прямо сейчас, их убьют быстро, но необязательно безболезненно, — развел руками Командующий. — Мне очень жаль.

Что оставалось Тусе делать? Проклинать безжалостно глумящуюся над ней судьбу и не выполняющее свои обещания руководство?

Сколько таких проклятий посылали адмиралам жены моряков, слышавшие стук и голоса в заблокированных отсеках затонувших кораблей и подлодок. Сколько бессильных слез проливали семьи пилотов, чьи потерявшие управление корабли продолжали дрейфовать в просторах космоса, пока не садились батареи и не кончался кислород. Причем во многих случаях связь не прерывалась до последних минут, и родственники видели агонию, словно находились рядом.

«Я не должна его еще раз потерять».

Она произнесла это вслух, словно озвученная мысль могла иметь иное значение. Зачем она только послушала Командующего два месяца назад? Она ведь уже тогда знала, что только она сумеет их вызволить из любого узилища, из любой пропасти, куда достанет ее мысленный зов. И чем, собственно, стены подземной тюрьмы отличаются от пластов горной породы, которые она обрушила на шахте Альтаир, чтобы ненадолго преградить путь воде? И разве каменные блоки прочней корабельной обшивки и переборок, которые она преодолела на Васуки? И если уж боль и отчаяние незнакомых ей сольсуранцев, гибнущих у Фиолетовой, помогли ей создать энергетический щит, то неужели же нечеловеческая мука самого близкого из людей не даст ей силы такой же щит разрушить?