Зеленый жемчуг

— Кто бы тут говорил о загубленных жизнях! — обиделся Феликс, которому правда всегда колола глаза. — А сколько человек погибло на Ванкувере во время устроенной Содружеством кровавой авантюры? Сколько гибнет сейчас на Сильфиде во имя непонятных имперских амбиций, сколько ежедневно умирает от болезней и радиации на рудниках и фабриках окраинных миров? Альянс в этом плане честней, и он по-прежнему нуждается в энергии. И за отнятые Содружеством ториевые рудники Сильфиды будут расплачиваться бедняки Рас-Альхаг и обитатели брошенных вами колоний. Для того, чтобы достигнуть нужной правительству эффективности, доноры должны испытывать еще больше боли, и ее максимальный порог я сейчас и проверяю на вас. Поэтому приходится беречь ваш позвоночник и другие особо чувствительные органы. Скоро это восстание утопят в крови, и материала для опытов мы получим с избытком. А пока приходится довольствоваться тем, что имеем. Поэтому не обессудьте!

Он подошел к пульту управления стендом, и тела барсов пронзил электрический разряд. Туся увидела, как перед меркнущим взором Арсеньева шкала энергетической отдачи достигла почти максимальных значений.

«Саша, держись!» — заклинала Туся, вместе с любимым давясь запахом паленой плоти, задыхаясь от невозможности сбежать из собственного тела.

Она попыталась дотянуться до сознания Феликса, чтобы он тоже почувствовал, какова цена его «энергетической эффективности». Но холодный, точно у рептилии, неокрашенный эмоциями рассудок от нее ускользал, точно змеиный хвост в мутной воде, а ее собственное сознание меркло и грозило отключиться, и заполошно колотилось сбившееся с ритма сердце.

«Рита, девочка моя!» — прорвалось сквозь обморочную, соленую муть, холод и безнадежность.

«Саша, я все слышала!» — поспешила доложить Туся, чтобы Командор не тратил остатки сил на объяснение.

Ей так хотелось его обнять, хотя бы просто увидеть! Она сегодня достаточно насмотрелась на Пабло и Дина, чьи изможденные, окровавленные тела выглядели так, словно их долго глодал лютый хищник. Если бы этот несчастный зверь, конечно, заинтересовался высохшей до состояния мощей, обугленной, отбитой местами до черноты плотью. Сашу, она это точно знала, допрашивали чаще. И это если не брать в расчет его так и не зажившую, отторгающую импланты правую руку и не рассчитанный на такую нагрузку, сбоящий протез легких.

С другой стороны, она в какой-то мере радовалась, что он ее сейчас тоже не видит и даже глаза боялась открыть, чтобы он невзначай не разглядел обстановку пиратского корабля. Конечно, Командор уже не совсем понимал, в каком мире находится он сам, а любая попытка облечь мысль в слова отзывалась вспышкой жутчайшей боли. Но едва только Галка по мановению руки своего властелина ввела обезболивающее, его мысль заработала с прежней четкостью и быстротой.

«Рита, девочка моя, ты должна каким-то образом донести все, что сегодня увидела, до Командующего или Вернера. Новая разработка Феликса не должна увидеть свет. Я не знаю, как они это сделают: взорвут фабрику, сбросят на столицу Раваны водородную бомбу, но это безумие надо остановить».

«Я все сделаю, Саша! Ты только держись!»

Арсеньев как-то странно посмотрел на Галку, а потом мысленно потянулся к Тусе.

«Прости, моя хорошая, не поминай лихом. Я должен исполнить свой долг».

Туся так и не сумела понять, в какой момент доведенная до отчаяния сестра сумела освободить левую руку Командора и вложить в ободранные, занемевшие пальцы скальпель. Прикосновение к древнему, как мир, примитивному, но бесконечно надежному инструменту воина и врача вернуло Арсеньеву силы. И потому, когда в следующий раз Феликс подошел слишком близко для новых экзекуций, вспомнившая былые навыки рука взметнулась, метя ему в глаз.

Галка-Галка! Почему ты так долго колебалась? Почему позволила превратить неистовых, умелых воинов в беспомощных калек? Замах не пропал втуне, но рука Арсеньева в последний момент дрогнула. Или живучий, как ядовитая медуза, Феликс сумел увернуться. Скальпель, направляемый остатками сил и воли Командора, скользнул по скуле Серого Ферзя и достиг незащищенного броней горла. Но после такого ранения выжил даже отправленный на дно каньона Шварценберг.

Феликс посунулся вперед, захлебываясь кровью. Но прежде, чем Арсеньев сумел нанести еще один, решающий удар, в камеру ворвались охранники, которые четко выполняли прописанные на такой экстренный случай инструкции. Раненого — в реанимацию, проштрафившуюся Галку — на «ферму», пока принимать роды. Арсеньева — обезвредить и вместе с остальными барсами готовить к донорству. Для повышения энергетической эффективности вакцина смерти им не требовалась. Все четверо и так испытывали достаточно мучений.

«Простите, ребята! Не сумел».

Хотя Арсеньев до самого момента погружения в установку находился в сознании, разочарование напополам с безразличием буквально парализовало его, сделав глухим и к боли, и к словам ободрения и прощания, которые в этот последний миг нашли в себе силы сказать ему остальные барсы.

«Саша, дорогой, любимый! Почему же ты хотя бы пару дней не подождал?»