Зеленый жемчуг

 — Сильно нам это время, конечно, не сэкономит, — прикидывал Петрович. — Максимальная скорость таких посудин — тридцать-сорок километров в час. Да и крюк слишком большой.

 — Все лучше, чем пешком по болотам, — с опаской глядя на берег, заметил Дин.

 — А как насчет двигателя? — выглядывая на палубу и вслушиваясь в мерное тарахтение движка, решил высказать свои опасения Слава. — Шум может привлечь внимание.

 — Пока некого привлекать. В Подлипках и поселке энергетиков людей не осталось, а ниже по течению начинается заповедник, — успокоил бдительного разведчика разбиравшийся с управлением Арсеньев. — Там только гризли и мегалоцеросы.

И правда, дельта Трубежа, сильно заболоченная, покрытая непроходимыми лесами, изрезанная сотнями проток, ериков и стариц, была тем местом, где деятельность человека ограничивалась лишь наблюдением за редкими видами животных и растений. Здесь правили бал эндемики и реликты, исчезнувшие на Земле еще в палеоцене. Помимо гигантского цветущего папоротника и желтовики, ставших своеобразной визитной карточкой Ванкувера, здесь встречались сотни видов, дающих ответы на фундаментальные вопросы науки, загадывающие новые ребусы и приводящие биологов в бурный восторг.

Во всех школах и университетах столицы и Нового Гаврае ни один триместр занятий биологии не обходился без обязательной экскурсии в заповедник Трубежская пойма. Туся хорошо помнила прогулку по экологическому маршруту, проложенному над оленьими тропами, и стадо мегалоцеросов, несущих свои величавые рога меж вековых сосен и тысячелетних секвой, произвело на нее не меньшее впечатление, чем зрелище леса, точно россыпью рубинов, усыпанного цветами папоротника.

Сегодня не тронутый войной и, кажется, даже не подозревающий о ней лес представлял собой зрелище не менее величественное и необыкновенное. В отличие от города, где осень в этом году напоминала о себе лишь ледяным ветром и промозглой сыростью, от которой не спасали оставшиеся без обогрева, полуразрушенные жилища, здесь перед восхищенным взором представало «пышное природы увяданье» во всем своем первозданном великолепии.

Конечно, многочисленные хвойные, древние папоротники и хвощи менять и, тем более, сбрасывать ничего не собирались, выставляя напоказ свой роскошный убор, украшенный всеми оттенками изумруда и хризопраза. Зато прижавшиеся к реке ивы словно обрамляли царствие реликтов нарядной золотой оправой, а возвышающиеся на холмах или стоящие на юру рыжие в эту пору дубограбы создавали красивые вкрапления, наподобие медных прожилок в сферолитах малахита. И даже привезенные с Земли клены, нарядившиеся в пурпур византийской парчи и багрянец японского шелка, смотрелись менее чужеродно, нежели их запыленные и обгоревшие собратья на разгромленных городских бульварах, сиротливо вздымающие к небу ветви, покрытые пожухлой листвой.

Впрочем, барсы представшего их взору природного великолепия, казалось, не замечали, и если даже смотрели на берег, то лишь затем, чтобы обнаружить под величественными темными сводами кого-то более опасного и угрожающего, нежели спустившийся к водопою шерстистый носорог или переплывающий реку олень. Да и то этим занимались лишь те бойцы, которым выпало время управлять буксиром или нести караул. Остальные, пользуясь удобством путешествия и относительным затишьем, пытались урвать хоть пару часов сна, зная, что следующая ночь будет не менее горячая, чем предыдущая.

Вглядываясь в умиротворенные, спокойные лица ребят, с которых, казалось, на глазах уходила застарелая усталость, Туся не могла не удивляться. Неужели это те самые отчаянные бойцы, которые только несколько часов назад лезли змееносцам в зубы, добывая материалы из тайника, прорывались под огнем из института Энергетики, рубились с легионерами и кшатриями в рукопашной?

Дин забавно хлопал губами и пыхтел, как молодой кит. Слава подергивал руками и ногами в ритме Ванкуверской джиги. Петрович богатырским храпом, кажется, заглушал движок, но на это никто не обращал внимания. Клода мучили кошмары. Он хмурил брови, раздувал ноздри, открывал рот, захлебываясь в беззвучном крике. Арсеньев легонько тронул его за плечо, вытаскивая из дебрей беспощадной памяти, как когда-то тянул из воды, а потом положил под бок Шусмика, чтобы тот охранял его сон.

Не избежал тяжелых мучительных видений и сам Командор, когда, поддавшись на уговоры Петровича, уступил старшине место у штурвала. Едва только первая дрема полностью сомкнула отяжелевшие веки, Арсеньев тоже отправился прямиком в старый док. Лоб его покрылся испариной, скулы свело от гнева и бессилия, руки мучительно изогнулись в попытке кого-то ухватить и удержать. Поскольку Петрович совершал какой-то маневр на реке, несший караул Клод чистил и полировал свой клинок, а Шусмик сидел рядом с ним, вживаясь в роль сторожевой собаки, Туся решила, что с демонами Командора справится сама и поступила в лучших традициях сказочных героинь.