Зелимхан

Назначенный командиром этого отряда подполковник Вербицкий в инструкции, составленной им для своих головорезов, требовал «стрелять в висок или в бровь разбойника». Затем Вербицкий обратился с личным письмом к Зелимхану.

«Ты, Зелимхан, — писал он абреку, — имя твое известно всей России, но слава твоя скверная. Ты убил много людей, но из-за куста, прячась в камнях, как ядовитая змея, которая боится, что человек раздавит ей голову каблуком своего сапога. А теперь ты просишь пощады, как паршивая собака. Ответ тебе один: твоя смерть. Но я знаю, что весь чеченский народ смотрит на тебя как на мужчину, и я, подполковник Вербицкий, предоставлю тебе случай смыть с себя пятно бесчестия. И если ты действительно носишь штаны, а не женские шаровары, ты должен принять мой вызов.

Назначь время, место и укажи по совести, если она у тебя еще есть, число твоих товарищей, и я явлюсь туда с таким же числом своих людей, чтобы сразиться с тобой. Даю тебе слово русского офицера, что свято исполню предложенные тобой условия. Но если ты не выйдешь на открытый бой, я все равно тебя найду, и тогда уже пощады не жди и бейся до конца, чтобы не быть повешенным.

Докажи же, Зелимхан, — заканчивая письмо, писал Вербицкий, — что ты мужчина из доблестного чеченского племени, а не трусливая баба. Напиши мне, подполковнику Вербицкому, в город Владикавказ».

Зелимхан, когда ему прочитали письмо Вербицкого, долго раздумывал, не зная, как поступить. Он просто не верил в такую возможность свести счеты с царским подполковником, который был уже известен своими злодеяниями против горцев. И все же знаменитый абрек ответил Вербицкому и согласился на поединок, но один на один. Назначил время и место — на открытом поле около Ведено.

Пришел Зелимхан на веденское поле один, точно в назначенное время, никого там не обнаружил. Он решил, что подполковник просто обманул его, но вдруг из леса показались солдаты. Они шли цепью, с ружьями наперевес, готовые дать залп. Самого Вербицкого не было видно.

— Эх ты, негодяй, — вырвалось у Зелимхана, — а еще давал слово русского офицера!

Абрек отлично знал эту местность. Он мгновенно прилег и, скрываясь за низким кустарником, дополз до извилистого оврага, который вывел его в лес. Солдаты же долго не могли понять, куда делся горец, только что стоявший перед ними как мишень...

* * *

Войти в крепость Ведено в ночное время теперь было невозможно. Выходить за стены крепости также стало небезопасно для чиновников. Хмурые отроги гор и близкий лес грозили смертью каждому неосторожному: оттуда мог грянуть неожиданный выстрел, могли вихрем налететь абреки и, заарканив пленного, так же быстро умчаться обратно в горы. Да и в самой крепости все выглядело мирным лишь до вечерней зари. С наступлением сумерек ворота крепости наглухо запирались, а хозяева спускали цепных собак, У ворот и на башнях удваивались караулы, и долгое протяжное «слу-у-ша-ай!» всю ночь неслось со стен. Дежурный взвод солдат так и не ложился спать, готовый к боевой тревоге.

Офицеры, привыкшие к веселой и беззаботной жизни в своих имениях, тяготились скукой армейской жизни в крепости. Поэтому на самом крутом и высоком берегу реки Хулхулау на территории крепости с давних пор был разбит парк и открыт ресторан. В парке под чинарами были построены беседки и расставлены скамеечки. Скамейки стояли и у самого берега, чтобы можно было отсюда любоваться природой.

Ниже крепостной стены обрыв был утыкан железными кольями и обнесен колючей проволокой. Противоположный берег реки тоже был высок, а за ним открывался очаровательный пейзаж: альпийские луга вперемежку с лесом, увенчанные на горизонте высокими шапками гор.

Полковник Гулаев обычно выходил сюда отдохнуть. Он садился на самую крайнюю скамью и смотрел на зеркально чистые воды Хулхулау, на дальние леса и горы, над которыми ему еще предстояло укрепить свою власть...

Вот и сегодня этот вершитель судеб тысяч чеченцев, с сознанием своей власти над здешними людьми, пришел сюда. Пришел, чтобы после сытного завтрака немного погулять, прежде чем идти в душный кабинет своего управления. Он сидел на той же крайней скамье у самого берега и думал о вчерашней неудачной вылазке Вербицкого против Зелимхана.

В нескольких шагах от полковника в почтительной позе, опершись о спинку скамейки, стоял адъютант. Иной раз своими разговорами он развлекал начальника.

— Мне рассказывали, ваше высокоблагородие, что версию о гибели Зелимхана сочинила какая-то баба из Харачоя, — сказал адъютант, заметив, что Гулаев явно скучает.

Полковник пожал плечами и продолжал молча курить.

— Немало способствовали распространению слуха и беноевцы, желая похвастаться, — адъютант деликатно пытался всячески уменьшить вину Адода Элсанова, от которого ему тоже кое-что перепало.

— Да, опозорились мы с этим Зелимханом, — произнес наконец полковник, ни к кому не обращаясь. Затем, обернувшись к адъютанту, добавил: — А беноевцы мастера врать, это им недолго… — и он выпустил изо рта сине-голубую струйку дыма.