Читаем Зелимхан полностью

Гость спешился и, передавая узду хозяину, поздоровался с ним за руку. Из дома выбежал сын Зоки, он взял у отца повод коня и тоже приветствовал гостя.

Идя впереди, Зона открыл дверь и предложил гостю войти в дом. В комнате напротив двери горел камин. Над огнем на цепи висел чугунный котел. Ароматный запах свежей вареной баранины щекотал ноздри. Пар, поднимаясь над котлом, вместе с дымом уходил в дымоход. Справа, под окном, были разостланы войлочные подстилки, на которых лежали две подушки из замусоленного ситца, набитые свалявшейся шерстью; слева в углу на низкой ступеньке стояли большое деревянное блюдо, сито, глиняный кувшин с водой и чашки. Над камином на деревянных гвоздях висели куски вяленой баранины.

Справившись о здоровье гостя и его домашних, Зока спросил:

— По своей ли воле вы в наших краях?

— Назначили меня сюда, в соседнее село, писарем, — ответил гость, стараясь придать себе важную осанку.

— Писарем, говорите? — удивился старик, подвигая гостю подушку, чтобы тот уселся поудобнее.

— Да. А что?

Зока ответил не сразу.

— Писарь здесь очень важный человек, — сказал он серьезно. — Работа для него всегда найдется: одному прошение, другому письмо написать, да и всякую бумагу, что придет сюда, ему же читать приходится.

— А я вот отказался от этой должности и возвращаюсь назад,— гость оперся локтем о подушку и выжидательно посмотрел на хозяина: что, мол, он про это думает...

— Это как же, почему не согласились? — удивился Зока и потянулся за четками.

— Тут от скуки с ума сойти можно. Нет, не по мне служба в этих местах.

— Да, в наших краях невесело живется, — пастух, не глядя на гостя, слегка встряхнул свои четки. — Но работа эта выгодная, если, конечно, приноровиться к нашим людям.

— Это как же понять?

— А очень просто: не обижать их и уступать им в спорных случаях.

— А как быть с начальством? — спросил гость, прикидываясь непонимающим.

— С начальством?

— Да.

— А начальство наши люди не признают в таких случаях, — улыбнулся старик. — Они обходят его.

— О нет, я так не могу, — важно сказал гость и подмигнул Зоке своим единственным глазом.

— Ну тогда вы правильно поступили, что не согласились быть писарем в этих краях, а то это могло плохо кончиться. — Старик выдержал паузу и добавил: — Здесь у нас был такой печальный случай...

— Какой? Расскажите.

— Очень печальный случай, — ответил Зока и, взяв длинные щипцы, поправил огонь в камине. — Убили его.

— Кого?

— Писаря.

— За что?

— А кто его знает. Только помню, — продолжал пастух, — когда по этому случаю приехало сюда начальство, то и трупа того писаря не могли найти.

— Так и не нашли? — приподнялся гость с подушки.

— Нет, нашли, только без головы. А когда спросили: «Где его голова?» — то ответили люди, что он и был безголовым. «Как же это так, сейчас же найдите мне его голову!» — потребовал тогда пристав. «Где же ее искать, господин пристав? — ответили горцы. — Была бы у него голова, он бы и не приехал сюда».

Юмор старого пастуха не понравился Одноглазому. Хорошенькое это дело — оставить писаря без головы, хоть маленький, а начальник! В его представлении снять кому-нибудь голову было во власти именно начальников, перед которыми он неизменно раболепствовал до омерзения. Правда, омерзение испытывали другие, сам же Одноглазый его никогда не чувствовал и не знал, что это такое. Он бывал счастлив от малейшего поручения сильных и богатых, это было для него главной усладой. Еще издали он первым здоровался с любым начальником и, как трусливая собачонка, виляя задом, повторял приветствие погромче, если ему не отвечали. Когда же начальство допускало его до доверительного разговора, он даже наглел от радости.

Но сейчас Одноглазый всячески старался расположить к себе хозяина, хотя тот и не был начальником, и в его тоне зазвучали нотки задушевности.

— Вот с Зелимханом они бы не посмели так поступить, — произнес он многозначительно. — Этот абрек и начальство в покое не оставляет, — потом помолчал с минуту и добавил: — Но вот мы, чеченцы, плохо поддерживаем героя.

Зока молчал. Он уже давно понял, что за человек перед ним, но тут вдруг вспомнил, что Зелимхан однажды упоминал о каком-то Одноглазом — известном воришке и доносчике. Пастух видел, что сейчас от него требуется особая осторожность.

— Да, говорят люди, есть такой абрек, — сказал он равнодушно.

— Как! Разве вы не знаете Зелимхана? — не на шутку удивился гость.

— Нет.

— И никогда не видели его?

— Ни разу. Слышать о нем слышал...

Было заметно, что это заявление старика серьезно озадачило Одноглазого. «И надо же, — подумал он, — приехать в такую даль и все впустую». А вслух сказал:

— Это тот самый харачоевский Зелимхан, который убил двух царских полковников, взял в плен Месяцева, обесчестил гордого старшину Говду. Его все знают. Говорят, он теперь обитает где-то в этих местах... Он немного мне родственник, — бросил Одноглазый как бы между прочим.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза