Зелёная чёлка

Что-то я, правда, забыл про такой праздник. И вообще, подумал я, какой же это праздник, когда врут… Вот мама говорит: «у нас в семье… (и называет свою фамилию, потому что у нас с папой другая), никогда никто не врал…» И вздыхает, наверное, жалеет, что не дала мне свою фамилию. Особенно, когда узнает, что мы с папой опять тайно съели слишком много пиццы и пили вредную колу. Вот получается, одна половина меня врёт, которая в папу, а вторая, которая в маму – честная.

Я сказал это Мишке, и он ответил:

– А получается у меня только одна половина, мамина. И она как раз врет. Я это еще в детстве понял.

Мишка рассказал, что в детстве боялся, например, что из шкафа или из другой комнаты выйдет огромный страшный Чимбер, а мама ему говорила, что там никого нет и чтобы он спал спокойно. Хотя один раз он прямо в комнате у нее увидел чужого дядю – большого и страшного.

– Она еще к психологу меня повела, та сказала, что у меня детские страхи, – возмущался Мишка, – а я же правда чуял, что у нее там кто-то чужой – Чимбер или дядька, какая разница!

– То есть получается – она тебе врала, – сказал я. Я подумал, что так хорошо, что мне мама и папа не врут, как Мишке. Фу! Я даже поморщился в ужасе от такой мысли. Потом я стал думать, что в общем-то с этим враньем все сложно получается. Вроде мама не хотела Мишку расстраивать и пугать, а он все равно расстроился и испугался.

И еще я вспомнил про то, как мама мне сказала, чтобы я соврал, что мне понравился гадкий суп, который прабабушка Люда сварила. Ну потому что, сказала мама, что она уже слепая, и это последний может быть ее суп. Который она сама сварила, то есть. И я тогда ответил, что суп вкусный. И так все двадцать раз ответил, потому что бабушка столько раз спрашивала. И это вот моя мама попросила, которая утверждает, что «Пестушкины никогда не врут!» Я когда ей сказал это, она ответила, что это не ложь вовсе, а деликатность. Я не понял, мне же пришлось соврать! В этом супе плавал вареный лук, а я его ненавижу! А когда мы ехали домой, папа сказал, что это, конечно, ложь, но ложь «во благо». Я тогда решил, что раз это мамина бабушка, то для нее деликатность, а для папы – она же ему все-таки не родная – ложь во благо. И папе-то тоже этот суп не понравился, я видел по его лицу. Мы, Судеркины, по мужской линии ненавидим в супе вареный лук!

Ну, в общем, с этим враньём непонятно, чем оно от деликатности отличается или от этой самой лжи во благо. Видимо, зависит от того, родному ты человеку врешь и боишься, что он расстроится или заругается, или вообще чужому врешь просто так. И он тебе ничего сделать не может. Или учителю, например, что урок учил. Так же можно сказать: «я учил…», а много ты учил или 1 минуту почитал, он же не проверит. И получается-то, если ты сам считаешь, что ты в это время учил, ты и не врешь… У меня был случай, когда я на музыку ходил к учительнице, Татьяне Сергеевне из соседнего подъезда. И вот я так не хотел этой музыкой заниматься, что к двери подходил, протягивал руку, ставил на звонок и легко-легко нажимал, а он не звонил! Ну то есть, если бы я крепче нажал, звонок бы прозвонил, а я жал легко… Потом шел домой. Татьяна Сергеевна вечером маме звонила – «А почему Максим не пришел?», а я с чистым сердцем могу сказать – я звонил! Но никого дома почему-то не было! Ну, то есть, с не совсем чистым, но все равно – я ж звонил… просто звонок тугой…

То есть как-то все сложно…Поэтому я праздник, когда все врут, не понимаю… Спросил у Мишки, почему это надо праздновать, когда все врут. Он так объяснил:

– Ну, это когда все сначала врут, а потом оказывается, что это была неправда, и они шутили! То есть на самом деле они вовсе не врут, а шутят, и все радуются! Например, «у вас вся спина белая» – это из фильма какого-то. Или: «тебе присудили Нобелевскую премию», а ты такой веришь, как дурак, а потом оказывается, что не фига не присудили. То есть присудили, но вообще не тебе. Или «твою кошку съел волкодав». А она живая, и никто ее не съел!

– Как-то это про волкодава зло получается, – сказал я, – издевательство.

– Да нет! – сказал Мишка, – человек потом радуется, что это неправда, и счастлив.

Ну, это он про волкодава радуется, подумал я. А про премию очень даже расстраивается. Я вот ждал очень, когда мне что-нибудь вручат за сочинение, а вручили грамоту Петьке. Что тут радоваться. Даже если бы и 1 апреля.

– Да не знаю я, – сказал Мишка. Но праздник есть. Надо его как-то отмечать.

Надо сказать, что Мишке удалось меня как-то убедить, и тогда мне пришла в голову мысль!

– Сейчас можно врать, то есть шутить – онлайн!

– Это как – врать онлайн? – Мишка сначала не понял, – но потом быстро догадался, – то есть можно не говорить вранье, а писать его в интернет, да? Получается, что ты как бы вслух-то и не врешь… Здорово!

– Да! – я обрадовался, что он быстро понял, – это, кажется, называется – обговорить, а так получается обписать!

Мы посмеялись от души над новыми словечками.

– Ладно. Теперь нужна идея. Кому и про что соврать завтра, – наконец сказал Мишка.