Зелёная кобыла

Супруги и мальчики рассредоточились по четырем углам купе. Люсьена сидела посередине на самом краешке скамьи, стараясь не касаться спиной перегородки, чтобы не помять свое белое платье. Она смотрела на свои белые парусиновые ботиночки и с легким беспокойством спрашивала себя, что бы подумали барышни. Эрмлин, если бы она вдруг пришла в пансион в таких вот ажурных чулках, которые она надела сегодня впервые, а ведь фантазия эта была не так уж далека от воплощения, поскольку воскресные чулки в конце концов становятся повседневными. В том, что она надела ажурные чулки, было некое несоблюдение смиренности, в чем ей следовало бы покаяться в ближайшем письменном разборе своего поведения. А с другой стороны, можно считать, что, надевая чулки, она лишь выполняла волю купившей их матери. Следовало ли избегать греха кокетства ценой греха неповиновения? Ведь мать могла бы и не согласиться с ее доводами. В конце концов дилемма предстала перед Люсьеной в своем практическом виде: она вдруг вспомнила, что последние дни не делала никаких записей в своей тетради по нравственному самонаблюдению. А это означало, что до вечера следующего дня ей предстояло обнаружить у себя четыре-пять грехов, чтобы написать о них в тетради; причем это был минимум, потому что кто же может, не впадая в гордыню, утверждать, что грешит меньше четырех раз в неделю? Младшая из барышень Эрмлин, мадемуазель Бертранда, преподавательница по нравственному самонаблюдению в старшем классе, терпеть не могла, когда кто-нибудь пытался выдать за настоящий грех не заслуживающий внимания вздор. Ученицам приходилось делать так, чтобы, не выходя за рамки простительных грехов, представить их в своих тетрадях достаточно тяжкими, такими, чтобы за них можно было пристыдить и таким образом извлечь из них назидание для всего класса. Подстегиваемая необходимостью, Люсьена рассудила, что благодаря чулкам ей удастся убить сразу двух зайцев. Первый грех: она обвинит себя в том, что надевала ажурные чулки; второй грех: покаяться в том, что у нее было поползновение ослушаться мать, которая навязала ей чулки. Бесценная находка: тут уж можно было не сомневаться, что, поразмыслив над этим благонравным конфликтом, мадемуазель Бертранда поставит ей за «действенную христианскую добродетель» столь редко получаемые 9 из 10 баллов. Теперь оставалось найти еще три греха, которые нужно было совершать на протяжении двух дней, и Люсьена, не осмеливалась, разумеется, учинять что-либо преднамеренное, все-таки задумалась: какие же еще искушения способен подбросить случай в течение дня, чтобы она могла наконец привести в порядок свои записи в тетради? Внезапно сквозь лязг железяк до нее донесся пронзительный голос ветеринара:

— Люсьена, ты мне так и не ответила, сумела бы ты играть на фисгармонии или нет?

Шум поезда и наполнявшая взгляд мягкая зыбь полей погрузила Фердинана в мечтательность, от которой в нем стали проклевываться прямо-таки поэтические образы. Прежде всего он представил себе, как Люсьена играет на фисгармонии в церкви, где когда-то состоялось его первое причастие, и эта параллель его умилила. Прихожане Клакбю, под негромкий говор заполняя церковь, узнавали дочь Фердинана Одуэна, одного из них, но преуспевшего и жизни; при этом хорошего республиканца, но умеющего быть справедливым; настоящего республиканца, настоящего патриота, всегда готового дать отпор, когда речь идет о чести страны. Он слышал, как, перекрывая говор прихожан, нарастает, звучит нее более и более горделиво дыхание литургической музыки. Он слышал его, хотя и не был на мессе, так как это не его дело ходить на мессу; для этого он был слишком хорошим ветеринаром, слишком хорошим республиканцем и слишком хорошим патриотом, но том не менее он посылал свою дочь на мессу, посылал ее играть на фисгармонии, потому что наступило ответственное время. Фисгармония выводила протяжную мелодию: кюре пел мессу Родины. Ветеринар чувствовал, как сердце его наполняется. В дверях вагона скапливались войска, облаченные в великолепные мундиры: с их стороны ему нечего было опасаться. Ветер знамен ласкал его алое лицо. Вскочив на зеленую кобылу, которая покусывала черного коня генерала, он проскакал галопом перед войсками. А в церкви верующие встали со скамей и под руководством Люсьены возносили к сводам протяжный крик любви к генералу Буланже и к Родине; Малоре в непередаваемом порыве овладел мэрией, а Фредерик, знаменитый, увешанный наградами, с тройной золотой цепью на груди, ездил в первом классе с бесплатным государственным билетом по всей железнодорожной сети Франции.