Зелёная Миля

Я услышал, как Перси спросил Джека Ван Хэя, что это означает (просто не верилось, что он знает так мало, что он ничему не научился, пока был в блоке "Г"), и Ван Хэй тихо объяснил. Сегодня «включай первую» не значило ничего, но когда он услышит это завтра, Ван Хэй повернёт рукоятку тюремного генератора блока "Г". Свидетели услышат низкий ровный гул, и во всей тюрьме свет станет ярче. В других блоках заключённые при виде слишком яркого света решат, что всё уже кончилось, хотя на самом деле всё только начиналось.

Брут обошёл стул, так что Тут мог его видеть.

– Арлен Биттербак, вы приговариваетесь к смерти на электрическом стуле, приговор вынесен судом присяжных и утверждён судьёй штата. Боже, храни жителей этого штата. У вас есть что сказать перед тем, как приговор будет приведён в исполнение?

– Да, – произнёс Тут со сверкающими глазами и беззубой счастливой улыбкой на губах. – Я хочу обед с жареным цыплёнком, с картошкой и соусом, я хочу накакать вам в шляпу, и я хочу, чтобы Мэй Вест присела мне на лицо, потому что я крутой донжуан.

Брут пытался сохранить серьёзное выражение, но это было невозможно. Он откинул голову и захохотал. Дин сполз на край платформы, будто его подстрелили, голова в коленях, всхлипывая, как койот, и прижав руку ко лбу, словно боясь, что растрясёт мозги. Харри прислонился к стене и выдавал свои «ха-ха-ха» так, как будто кусок застрял у него в глотке. Даже Джек Ван Хэй, не отличавшийся чувством юмора, смеялся. Мне тоже было смешно, мне тоже хотелось смеяться, но я сдерживал себя. Завтра ночью всё будет по-настоящему, и там, где сейчас сидит Тут-Тут, умрёт человек.

– Заткнись, Брут, – сказал я. – И вы тоже, Дин, Харри. А ты, Тут, смотри, ещё одно выступление подобного рода станет последним. Я прикажу Ван Хэю включить на вторую по-настоящему.

Тут ухмыльнулся мне, словно хотел сказать: «Это было так здорово, босс Эджкум, правда, здорово». Его ухмылка сменилась выражением недоумения, когда он увидел, что я не разделяю общего веселья.

– Что с тобой? – спросил он.

– Это не смешно, – отрезал я. – Вот что со мной, и если у тебя не хватает ума понять, то просто держи свой хлебальник закрытым. – Хотя было и вправду смешно, и, наверное, это меня и разозлило.

Я посмотрел вокруг и увидел, что Брут всё ещё улыбается.

– Чёрт, я, наверное, становлюсь слишком старым для такой работы.

– Не, – отозвался Брут. – Ты в полном расцвете, Поль.

Но я этого не ощущал, как не ощущал и Брут, и дурацкая работа не шла, мы оба понимали. Тем не менее приступ смеха прошёл. И к лучшему, потому что меньше всего мне хотелось, чтобы завтра вечером кто-то вспомнил идиотское выступление Тута и стал снова смеяться. Вы скажете, такое невозможно: охранник умирает со смеху, сопровождая приговорённого на электрический стул, но, когда люди в стрессовом состоянии, возможно всё что угодно. А о таком люди будут вспоминать лет двадцать.

– Ты замолкнешь, Тут? – прикрикнул я.

– Да. – Он, словно самый пожилой ребёнок, надул губы.

Я кивнул Бруту, чтобы тот продолжил репетицию, Он снял маску со специального крючка за спинкой стула и натянул её на голову Тут-Тута, закрепив под подбородком, так что на макушке оказалась большая дыра. Потом Брут наклонился, вынул круглую мокрую губку из ведра, прижал к ней палец, а потом кончик пальца лизнул. Проделав это, опустил губку назад в ведро. Завтра будет не так. Завтра он положит губку в шлем, висящий на спинке. Не сегодня, сегодня совсем незачем мочить старую голову Тута.

Шлем был стальной, с завязками и напоминал каску пехотинца. Брут надел его на голову старого Тут-Тута, натянув вниз вокруг дыры в чёрной ткани маски.

– Надеваю шлем, надеваю шлем, надеваю шлем, – говорил Тут, и его голос звучал сдавленно и приглушённо. Завязки не давали открыть рот, и я думаю, что Брут натянул его чуть сильнее, чем требовалось для репетиции. Он отступил назад, оглядел пустые стулья и сказал:

– Арлен Биттербак, сейчас через ваше тело пропустят электрический ток, пока вы не умрёте в соответствии с законом штата. Пусть Господь будет милостив к вашей душе.

Брут повернулся к сетчатому квадрату:

– Включай на вторую.

Старый Тут, пытаясь повторить свой гениальный комический трюк, стал ёрзать и дёргаться на стуле, чего обычно клиенты Олд Спарки почти никогда не делали.

– Я жарюсь, – кричал он. – Жарюсь! Горю-ю! Я жареный индюк!

Я увидел, что Харри и Дин смотрят совсем в другую сторону. Они отвернулись от Спарки и глядели через пустой склад на дверь, ведущую в мой кабинет.

– Будь я проклят, – проговорил Харри, – один из свидетелей явился на день раньше.

На пороге, аккуратно обвив хвостиком лапки и глядя круглыми блестящими глазами-бусинками, сидела мышь.

5.