— Я готова слушать часами. Это услада для моих ушей, — раздался мягкий голос Моники. — Я выполню свою часть уговора, Лаит. Только смотри, не обижай мою дочку, она у меня лапочка. Вот с Дюком можешь что хочешь делать, главное не убей. Как он меня не расстраивал своими выходками, но всё так же остается моим сыном. Постарайтесь поладить с ним. Прошу, будьте потише… Особенно это тебя касается, Дюк! Услышу твой голос, пеняй на себя! — строгим голос предупредила мамаша Хейген. — Следующий привал будет через четыре часа. Анна, напои гостя, наверняка он не пил уже долгое время.
— Да, мама! — раздался невинный голос девочки.
Уже через минуту она сидела рядом со мной с кожаным бурдюком. Я недоверчиво принял с её рук, принюхался к горлышку на смесь ядов или снотворного. Ничего такого необычного не учуял, потому сначала прислонился к горлышку и стал маленькими глотками пить из него. Через пару секунд вцепился, жадно глотая воду. Секунда, и я стал тяжело кашлять, скрутило живот жесткой хваткой.
— Анна отбери у него бурдюк! — Из рук вырвали ёмкость. — Зря так много выпил. Теперь советую тебе полежать и не двигаться. Через час должно полегчать, — сообщила мне Моника с иронией в голосе.
Живот крутило очень сильно. Приходилось молча превозмогать боль дабы не показать свою слабость. Но всё равно, скорчившись в позе эмбриона, я казался жалким. Анна каждый раз обтирала мой лоб мокрой тряпицей. Час пролетел мучительно, но слова мамаши Хейнген оказались пророческими. Боль потихоньку отступила, давая мне небольшой перерыв. Уже через пару часов я был как огурчик. Тут раздался голос мамаши, и я навострил уши.
— Скоро привал! Аннушка, лапушка моя, подготовь котел и травы. Дюк, доставай топор; пойдёшь в лес за дровами и хворостом. Лаит, тебя тоже это касается — я не потерплю нахлебников у себя. Вижу, ты уже восстановился и бодрячком. Отправляйся с Дюком. Принеси что-нибудь или хоть сделай вид, что помогаешь. Не привыкла я к тунеядцам, начинает воротить, если человек палец о палец не ударил.
Скривившись, я попытался возразить ей. Ладошка девочки, прикрывшей мне рот, застала врасплох. Я хотел тут же одернуть её руку, но остановился. Васильковые глаза девочки завораживали, и я словно окунулся в омут блестящего чистого озера. Свободной рукой она прислонила указательный палец к своим губам и жестом попросила: «Молчи». Я не понимал, к чему это было, но решил на этот раз послушаться её. Возможно, она хочет мне что-то сказать этим или просто огородить от чего-то. Может, вообще решила так поглумиться надо мной — всё возможно. С её братца не убудет. Они же, как я слышал, близнецы. Так сказать, появились в один день, росли вместе и мыслят одинаково.
На деле всё оказалось куда прозаичнее. Остановка на привал возникла на час раньше запланированного срока. Мамаша Хейген сильно постаралась измотать лошадей до потери сознания в образном смысле слова. Было решено отпустить кляч на вольные хлеба до нового дня и основаться на ночлег в этом месте. Как сообщила мне Моника, тут они уже не раз останавливались и знают это место как свои пять пальцев. От главного тракта в ста метрах находилась избушка. Ни сказать, что новая, но и не старая. Использовалась регулярно — видно, как её кто-то латал. Недавно жили в ней — вот свежие следы от колес и подков лошадей. Само место окружал лес, а неподалеку находился ручей.
— Мама я отойду быстренько в лес, а Лаит составит мне компанию, — уверенным голосом произнесла рыжеволосая кудряшка.
— Хорошо, лапушка, только далеко не отходи, а ты смотри в оба. Не дай бог с её чудесной головы спадёт хоть волосок! — побранила меня пальцем мамаша. — Дюк, пока Анны не будет, ты берешь на себя её работу. Хватит ныть как баба. Взял котёл и пошел готовить…
Как только я покинул фургон, меня насильно потянули за собой. Я попытался возмутиться, но был опять остановлен жестом «Молчать». Это уже начинало бесить, ведь либо она начнёт говорить всё прямо без всяких этих тайн, либо почувствует на себе всю мою скопившуюся ярость. Углубились мы в чашу леса по самое «не могу». Так далеко, что никто не мог нас побеспокоить. Она остановилась, огляделась по сторонам. Теперь, при свете уходящего солнца, я мог разглядеть дочку Моники.
Чертами лица чем-то походила на свою мамашу. Те же нежирные скулы, ровненький носик, кажется, доставшиеся от отца. Глаза точно мамины, я помню, как она смотрела на меня, словно хотела засосать в морской водоворот. Ростом она не уступала моему, но при этом была на пару лет старше меня. Одета была по-мальчишески: рубаха не по размеру висевшая по рукавам, красные штаны, на которых имелись множество заплаток. Последним из всей одежды была добротная обувь: кожаные сланцы — простая обувь на вид, но очень удобная для путешествий. В них имелось всего два крепления. Одно между большим пальцем ноги упиралось вверх и обволакивало ножку девочки как лоза. Второе крепление находилось возле пятки и фиксировало стопу, не давая самой ноге выпасть.
Девчонка подошла к очередному дереву и оставила на нём крест.