Читаем Зелёная ночь полностью

С нежностью, с сыновней любовью смотрел Шахин-эфенди на фасад старого здания. Так, прощаясь, смотрят на дорогого друга, когда не знают, увидят ли его ещё когда-нибудь.

«В медресе на меня обрушилась громада вселенной, всё мироздание с его звёздами, планетами, лунами,— подумал Шахин.— А здесь была создана другая вселенная, построен новый мир, у которого новые цели, новые устремления, новые идеалы. Теперь меня уже ничто не испугает...»

Шахин отошёл от стены, отряхнул пиджак, испачканный извёсткой, и, тяжело ступая, медленно отправился дальше...

Глава четвёртая

Сарыова…

Шахин-эфенди нашёл старый городок именно таким, каким представлял его себе...

Бесконечную голую равнину, унылую и жёлтую, как сама осень, перегородила гора. По её склону карабкаются дома. Это и есть касаба[40] Сарыова!.. Узкая неглубокая речка пролегла между городом и плато. С другой стороны, на горе, встала плотная стена кипарисов, а над кипарисами — развалины старой крепости.

Как только Шахин-эфенди начал издали различать очертания городка, чувства радости и страха охватили его. Лицо озарила горделивая улыбка.

— Вот оно — поле битвы — перед нами!..

Приезжий, миновав старый каменный мост через речку, попадал в самые бедные кварталы городка, где нищета видна во всей наготе. Кривые улочки, арыки с грязной водой и нечистотами, и тут же полуголые дети играют с грязными собаками. Вдоль улицы — лачуги без окон, сложенные из самана; они похожи на норы, наполовину вросшие в землю; из открытых дверей валит зловонный дым. Около домов — босые женщины, их головы обмотаны старыми драными тряпками. На истлевших циновках греются на солнце старики, больше напоминающие скелеты, чем людей.

И везде дети, похожие на маленьких стариков. Рахитичные, золотушные ребятишки, кривоногие, с огромными животами, а на лицах, облепленных роем мух, болячки и струпья...

Подобные картины не могли удивить Шахина-эфенди, они слишком хорошо были знакомы ему: вдоль и поперёк он исходил Анатолию, собирая подаяния, и видел ещё и не такое. Поэтому, хоть Сарыова и назывался городом и уездным центром, он ничего другого не ожидал увидеть...

Он знал, что в Сарыова есть и другие кварталы, где живут состоятельные люди. И там, конечно, нищета и людское горе — эти вечные спутники невежества и фанатизма — не выставлены напоказ. В богатых кварталах всё спрятано, так же как подлость и безнравственность, невежество и испорченность их обитателей. Там болезнь труднее распознать, ибо формы и признаки её куда более сложны. Только на окраинах всё выворочено наружу, ведь окраины города — это не что иное, как кожные покровы гниющего тела, покрытого нарывами и язвами, смердящего зловонием разложения.

Вопреки изменениям в мыслях, вопреки всем переворотам в убеждениях, Шахин был всего лишь учителем начальной школы, довольно ограниченным и малообразованным. И в силу своих природных наклонностей он был обречён оставаться в какой-то степени софтой, то есть пленником абсолютных истин, в которые уверовал, и которые не подлежали сомнению и критике. Поэтому он просто объяснял причину людской нищеты и говорил с завидным мудрствованием:

— Всему виной — неграмотность, отсутствие школ, а главное — господство зелёной ночи,— это она повергла нашу страну во мрак... И помочь нашей беде могут только истинные знания...

Случилось так, что в первый же вечер после прибытия в Сарыова Шахин-эфенди познакомился сразу со всеми наиболее влиятельными людьми городка: с чиновниками разных ведомств и отделов, с членами городской управы, с жандармским и полицейским начальством и, наконец, с улемами и местными богачами. Всего несколько дней назад Хаджи Салим-паша, человек богатый и знатный, был избран председателем городской управы, и по этому поводу устраивали большой приём.

Оставив вещи на постоялом дворе, Шахин-эфенди отправился прямо к заведующему отделом народного образования, чтобы вручить ему приказ о своём назначении.

Заведующий собирался уходить. Он запирал ящики письменного стола, отдавая на ходу какие-то распоряжения чиновнику, стоявшему рядом. Когда Шахин-эфенди подал ему предписание, он пробежал глазами бумагу, потом оглядел прибывшего с ног до головы.

— Добро пожаловать! Прибыли сегодня? Где остановились? Подорожные, надеюсь, с божьей помощью получили в Стамбуле? Семья есть или ещё холосты?..

Вопросы сыпались один за другим, и, не ожидая ответа на них, заведующий продолжал:

— Приходите завтра пораньше, тогда и потолкуем. Теперь же я вынужден уйти. Может быть, вечером, на приёме, нам удастся поговорить. Вы, конечно, будете там? Не так ли?

Шахин-эфенди не спросил, о каком приёме идёт речь, так как об этом важнейшем событии в истории города он узнал от номерного сразу же, едва переступил порог постоялого двора. Поэтому он только ответил:

— Ваш покорнейший слуга не приглашён.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза