Зелёная ночь

Вот почему Шахин-эфенди и решил открыться, надеясь узнать, что же за человек этот директор. Но, увидав, как тот пришёл в ужас от подобных высказываний, не стал упорствовать и поспешил прекратить разговор. Для первого знакомства и этого было достаточно.

Начались речи. Сперва старый мулла, сидевший рядом с начальником округа, прочёл по-арабски молитву. Потом встал Мюфит-бей и произнёс краткую вступительную речь. Он говорил так тихо, что его слышали только несколько человек, находившихся рядом с ним. Затем последовала речь вновь избранного председателя городской управы. Это было скорее оглашение программы мероприятий, которые Салим-паша намеревался осуществить в Сарыова.

Виновник торжества читал с трудом, то и дело запинаясь и путаясь. Было совершенно ясно, что речь написана чужой рукой.

Как только чтение было закончено, Шахин-эфенди нагнулся к директору и, посмеиваясь, произнёс:

Если уважаемый председатель полностью осуществит свою программу, начальнику вакуфного управления[43] нечего будет делать... Почтенный паша только и толковал, что о ремонте могил и усыпальниц, украшении мечетей, о теккэ[44] и благотворительных учреждениях.

Директор опять настороженно посмотрел на Шахина-эфенди. Он хотел было что-то ответить, но, видимо, раздумал.

После выступления председателя настала очередь Джабир-бея. Это был грузный мужчина, высокого роста, лет сорока. Одет он был так, словно собрался в длительное и трудное путешествие по горам: он облачился в охотничий костюм с меховым воротником, на ногах красовались блестящие сапоги, а в руках — нагайка с серебряным набалдашником. Багровое лицо дышало здоровьем, небесно-голубые глаза казались фарфоровыми, длинные светло-каштановые усы воинственно торчали почти до самых ушей. Шея его была повязана шёлковым платком, чтобы скрыть карбункулы на затылке. Повязка сковывала движения оратора, поэтому он вынужден был поворачивать голову вместе с туловищем. Голос Джабир-бея звучал отрывисто и резко, как выстрелы из маузера. Своё выступление он начал громкими возгласами, яростно размахивая руками, словно обращался к огромной толпе.

Джабир-бей говорил о трагических событиях времён балканских войн[45].

— Жестокий враг превратил нашу родину в бойню. Он бесчеловечно убивал наших соотечественников: седобородым старикам отрубал руки и ноги, калёными прутьями выжигал им глаза, вливал расплавленный свинец в рот улемам... Отрезал женщинам груди, вспарывал животы и извлекал на свет божий несозревший плод. Младенцев, кротких мусульманских малюток, насаживал на штык и жарил на костре, словно шашлык. Подобно тучам, смрадный чад и запах горелого человеческого мяса застилал небеса. По земле нельзя было пройти,— всюду валялись трупы, отрубленные головы, человеческие внутренности. Враг сжигал деревни и усадьбы, вешал на деревьях наших юношей, хватал наших чистых, как вода, девушек.

Враг с наслаждением любовался картинами разрушения, насилия, спокойно потягивая трубку... Стали красными реки, пенясь от мусульманской крови...

Шахин-эфенди внимательно слушал и никак не мог понять связь между балканской трагедией и торжеством сегодняшнего вечера. Тем временем Джабир-бей нарисовал ещё несколько картин в том же духе и, наконец, перешёл к главной теме:

— Довольно спать! Откройте глаза, пробудитесь от беспечного сна! Идёт война,— это не война двух наций. Нет, это война креста и полумесяца, христианства и мусульманства. И если мы будем думать, что война кончилась, и неверные оставили нас в покое, просчитаемся мы жестоко!.. Наши враги тайно готовятся... Посылают на Балканы всё больше и больше пушек, винтовок, штыков... Но мы не стадо баранов. Мы не дадим себя связать по рукам и ногам, не позволим, чтобы нас задушили... Так пусть зажжётся священный патриотический огонь в наших сердцах и спалит Европу, как архимедовы зеркала сожгли римские корабли[46]... Наша великая нация уже открыла глаза. И поняла, кто друг нам, а кто враг. И если христианская Европа собрала армию крестоносцев, то мы составим мусульманскую армию полумесяца... Развернём зелёное знамя!.. Призовём под великое знамя ислама весь мусульманский мир...

Джабир-бей начал называть баснословные цифры, подсчитывая, сколько миллионов с оружием в руках готово явиться на помощь из стран Азии и Африки, в случае если будет объявлена священная война. В заключение Джабир-бей произнёс:

— Люди просвещённые уже поняли, в чём наше спасение, где наша победа. Поняли и поклялись трудиться вместе, рука об руку!..

Тут Джабир-бей принялся отчаянно вертеть в воздухе нагайкой, крепко пожимая в то же время руку почтенного Зюхтю-эфенди. Этим рукопожатием он хотел символизировать крепость и силу союза, ибо в отношении христианской Европы может осуществляться, как он понимал, только одна политика — объединение мусульман под знаменем ислама.

Краткое выступление Зюхтю-эфенди дополнило речь предыдущего оратора.