Зелёная ночь

Но всё это было только внешне. Когда наступило время рамазана и молодой софта отправился странствовать по деревням, он вдруг почувствовал, что не испытывает больше радости, как раньше, и всё ему безразлично — и необходимость трудиться, зарабатывать деньги, и его проповеди,— ничто уже не доставляло прежнего удовольствия. В душе царствовала пустота, волю сковала какая-то необъяснимая апатия. И сколько Шахин ни думал, как ни пытался найти причины такого странного своего состояния, так ничего и не понял он тогда...

Сколько времени прошло с тех пор! Только теперь, этой ночью, Шахин-эфенди разгадал старую загадку: оказывается, единственной целью для него в этой жизни было желание помочь матери. И это было даже не желание, а обязанность, долг. Он всегда помнил, что, странствуя из одной деревни в другую, собирает подаяния не только для себя, но и для старой, больной женщины. Однако пришла смерть, не стало матери, и в целом свете не осталось близкого человека, которому надо было помогать. Отныне содержимое сумы и несколько меджидие[56], что звенели за пазухой,— всё казалось ему бесполезным и ненужным грузом...

Несмотря на усталость, Шахин-эфенди никак не мог уснуть. Он ворочался в постели с боку на бок и всё думал:

«Женщина — великая сила... А вот, оказывается, есть человек, который не признавал женщин, даже не думал о них. Этот человек — я... Как же так могло случиться? Ведь для меня так много значила мать... Быть может, все наши сегодняшние несчастья в какой-то степени происходят оттого, что мы забыли о женщине, относились всегда к ней с пренебрежением, угнетали её, разрешали ей жить в невежестве, и так — на протяжении многих веков... И мать маленького хафыза, пусть существо неразумное, не столь образованна, не так умна и развита, как те несколько сотен мужчин, что присутствовали сегодня на похоронах, однако именно она поняла то, чего мы со всей своей сомнительной учёностью, своим мутным разумом никак не могли понять. Эта женщина познала истину, почувствовала правду сердцем, несчастным материнским сердцем, раздираемым от горя. Она кричала нам вслед: «Убийцы!» Как она права! Мы все вместе убили её бедного мальчика,— кто по невежеству, кто по тупости или преступному равнодушию, а кто трусливым молчанием...»

Медленно приходил сон, и мысли начинали кружиться и путаться: только что такие отчётливые и ясные, они превращались в страшные видения, и перед взором Шахина проходили трагические призраки — нескончаемая похоронная процессия невинных младенцев, павших жертвой бесчеловечной жестокости.

Глава тринадцатая

В школе Эмирдэдэ учился брат маленького хафыза — Бедри. Отчаянный шалун, но очень смышлёный и способный мальчуган лет тринадцати, Бедри был одним из самых любимых учеников Шахина-эфенди. После смерти Ремзи старший учитель привязался к его брату ещё сильнее.

Бедри частенько удирал из школы и в компании таких же, как он, сорванцов, своих товарищей, живших с ним в одном квартале и учившихся в других школах, отправлялся на прогулку за город.

И вдруг Бедри пропал надолго. Шахин-эфенди был настолько поглощён заботами о новом здании, что не собрался как-то узнать, что случилось с мальчиком.

Однажды утром, когда учитель сидел в своей комнате, исправляя расписание уроков, отворилась дверь, и вошёл Бедри в сопровождении своего отца. На голове мальчика красовалась новая чалма.

Старый имам сказал:

— Бедри должен отныне покинуть школу, Рахим-эфенди будет готовить его в хафызы. Я привёл Бедри проститься с учителями.

Шахин так и застыл на месте. Он удивлённо переводил взгляд то на имама, то на Бедри, личико у которого сразу как-то состарилось, а сам он съёжился оттого, что голову ему повязали чалмой. Шахин смотрел, не находя слов, чтобы выразить своё удивление.

Впрочем, на личике Бедри было написано радостное и довольное выражение. Ласково улыбаясь, он подошёл к учителю и поцеловал ему руку. Шахин-эфенди усадил имама в кресло. Не выпуская маленькой детской ручки из своей, он спросил:

— Что случилось, имам-эфенди? Чем вызвано такое решение?

После смерти старшего сына имам стал чрезмерно слезливым и начинал плакать по любому поводу,

— Вам известно, какое несчастье постигло нас,- сказал он, вытирая платком нос и глаза. — Господь отнял у меня старшего... А ведь на его поддержку я надеялся в старости. Господи, страшусь плакать, дабы не прогневить всемогущего аллаха, но внутри всё жжёт, будто горящий уголь в грудь мне вложили...

Это, конечно, не было ответом на вопрос, заданный Шахином, однако учитель поспешил сказать несколько слов в утешение:

— Что поделаешь... Таков уж мир… Все под богом ходим. Да продлит господь жизнь тем, кто жив остался. — Потом, указывая на мальчика, добавил: — Счастье, что у вас есть сынок. Если угодно аллаху, он будет утешением для своих родителей... Вот только никак не могу понять, зачем вам отдавать его к Рахиму-эфенди?.. Уж больно он мал... Посмотрите, ведь Бедри такой слабенький, как птенчик.

Шахин-эфенди волновался и нервничал, однако старался не показывать этого и говорить как можно спокойнее.