Зелёная ночь

Вот спускается с горы тот самый мальчик, который совсем недавно, так отчаянно рыдая, кричал: «Ага-бей! Aгa-бей!..» Должно быть, он потерял всякую надежду найти старшего брата и больше не звал его, а только безутешно плакал.

Среди возвращающихся Шахин увидел самого маленького и самого бедного ученика своей школы. Малыш бежал вприпрыжку, держа в руке ботинок. Он устал, но на лице у него было выражение, очень похожее на радость. Он спешил, точно в городе его ждали неотложные дела. Шахин-эфенди подозвал мальчугана и спросил, почему он возвращается назад. Мальчик тотчас ответил:

- Нас четыре брата. Папа с мамой забрали нас с собой, а бабушку оставили дома одну... Она, бедная, не встаёт с постели, ноги её не держат... Я самый старший из братьев, всё просил, чтобы меня оставили, стал бы бабушке помогать... Только никто меня слушать не захотел... Ну, я и удрал от них, вот иду назад.

— А разве не будут искать тебя? — спросил Шахин-эфенди.— Ты же родителей заставляешь беспокоиться...

Мальчик пожал плечами:

— Что ж делать... А старенькую бабушку не жалко? Буду ухаживать за ней. Всё сделаю, хлеба достану... Вот обрадуется бедная бабка, когда меня увидит!

Он уселся на землю и принялся вытаскивать из ноги занозы и колючки. Мальчуган тихо посмеивался, радуясь, что может помочь старой больной бабушке. И эта радость заставила его забыть и страх перед врагом, и разлуку с отцом, матерью и братьями...

Шахин-эфенди закрыл глаза. Невольно он сравнил самоотверженного малыша со своим другом Расимом... И тут он почувствовал себя настолько маленьким и жалким, что ему стало стыдно самого себя... Как мог он думать, что в Сарыова не найдётся для него дел?

Неужели вот этот мальчик с пальчик, которого он называет своим учеником, которого он обязан сделать человеком, этот малыш теперь должен учить его, взрослого, бородатого дядю?..

Когда Шахин-эфенди снова открыл глаза, мучительные сомнения исчезли. И в душе его воцарился блаженный покой, как всегда, когда он принимал великое решение, которое уже никто, даже он сам не мог изменить.

Шахин медленно поднялся с земли, перекинул через плечо свою суму и, взяв мальчика за руку, тронулся в обратный путь вместе с теми, кто спускался в Сарыова.

Он должен быть верен своему слову до конца: «Ты посвятил себя Сарыова... Победа или смерть!..» Так пусть случится всё, что предопределено судьбой...

Глава вторая

Греческая армия дошла в ту ночь до ворот Сарыова.

Старый мусульманский город, и без того привыкший проводить свои ночи в могильном сумраке и скорби, теперь застыл в кромешной темноте, ещё более страшной, чем обычно. Уличные фонари не горели — фонарщики со страху попрятались или разбежались. Даже гробницы стояли совершенно чёрными.

Население и мусульманских и христианских кварталов боялось зажигать свет. Сарыова на эту ночь остался без власти,— беззащитный, беспомощный город...

Шахин добрался до школы уже после того, как стемнело. Он нашёл кусок хлеба с сыром, перекусил, потом бросился на кровать, прямо как был, в одежде. Он ни о чём не мог думать, ничего не хотел вспоминать... Но перед глазами всё плыли, будто в бесконечном кошмаре, страшные видения: дорога Сарыова — Аладжачам, а по тёмной дороге бредут плачущие и стонущие беженцы, идут нескончаемым потоком, как в день воскрешения мертвых...

Шахин-эфенди не мог заставить себя забыть картины недавнего прошлого, хотя надо было бы думать о будущем, неведомом, неизвестном утре, которое придёт на смену этой чёрной, безмолвной ночи...

А через мгновение Шахин уже забылся. Исчезла толпа. Теперь он видел одинокого мальчика, который плача бежал по дороге, и слышал только его далёкий зовущий голос: «Ага-бей!..» И он уже не различал, мучают ли его воспоминания, или их сменили сны? И неизвестно, сколько длилось это забытьё, только проснулся он от далёких выстрелов.

Шахин вскочил и подбежал к окну. В окно по-прежнему глядела ночь. Где-то далеко, на равнине, наверно, шёл бой. Перестрелка становилась всё сильней, к резким голосам ружейных выстрелов иногда присоединялся грохочущий бас орудий.

Новая школа стояла на довольно высоком месте, и из комнаты верхнего этажа Шахин-эфенди хорошо видел всю равнину. На пологих холмах, среди садов, то там, то тут вспыхивали короткие молнии. К небу взвивались осветительные ракеты и повисали в воздухе яркими светильниками, медленно опускаясь к земле.

Далёкие холмы издали походили на иллюминированный по случаю праздника город.

В бессильном отчаянии бился у окна Шахин-эфенди, причитая и рыдая: «Гибнет Расим! Умирает Кязым-эфенди!.. Ах, братья мои! Ах, дети мои!..»

Около часа длился бой, и наконец смолк. И снова над равниной простерлась гробовая тишина, все потонуло во мраке.

Шахин-эфенди зажёг свечу. Постель Расима с утра не убрана. В открытое окно залетел ветер и листает страницы открытой книги, которую Расим читал вчера вечером перед сном.

Где он теперь лежит, изрешечённый пулями?

Шахин-эфенди почему-то был уверен, что Расим погиб.