— Я знаю, — кивнула Арина. — Только на этот раз все было по-другому.
— В каком смысле «по-другому»? — опешил Виктор.
— В прямом! — отрезала Арина. — По-другому, чем во все остальные разы. Именно, что я не вчера родилась. Кое-что соображаю.
Виктор почувствовал, как в нем снова медленно начала закипать злость. Предыдущие подозрения вспыхнули с новой силой.
Неспроста же она так упрямо все время твердит эту ахинею. Конечно, девочка чертовски хороша, тут и разговору нет, только лучше бы ей находиться сейчас подальше отсюда, гораздо спокойнее было бы.
И чего, в самом деле, он ее сюда притащил, такого с ним не случалось много лет. Женщины ведь не понимают разницу между ночью и днем.
Виктор неожиданно вспомнил, как стонала, задыхалась от наслаждения Арина. Воспоминание было острым, пронзительным.
Он склонялся над нею, отбрасывал в сторону мокрую от пота простыню, дотрагивался до ее мягких губ и нежного тела, проваливался куда-то в небытие, пропадал в теплой сладости, пронзающей все его нутро.
Видимо, столько лет глубоко сидевшая в нем, никем не востребованная нежность вырвалась наружу в ту минуту, в тот самый момент, когда приглушенный алкоголем рассудок уже не мог контролировать его, разгоряченного от близости обнаженного женского тела…
Виктор встряхнул головой, сердито отбросил от себя совершенно излишние сейчас воспоминания.
— Вот что, — сказал он спокойно и твердо, — я тебя в последний раз прошу. Извини, если я наболтал чего-то лишнего ночью. Не бери в голову. С кем не бывает. Давай сменим пластинку, хорошо?
Арина поджала губы. Это предложение, безусловно, не привело ее в восторг.
Но Виктор уже принял решение. Взглянул на часы, дал понять, что его время кончилось.
Намек был весьма прозрачен, даже, пожалуй, груб, и Арина тут же отреагировала на него.
— Я тебя тоже хочу кое о чем попросить, — сказала она. — Прежде чем я уйду, можешь мне поставить еще раз эту песню, твою любимую, «Дорогая Арина»?
— Конечно, — засуетился Виктор. — О чем речь.
Он вскочил из-за стола, пошел в комнату к старинному граммофону. Собственно, от подлинной старины в граммофоне сохранилась только внешняя оболочка. Внутри него был искусно вмонтирован электрический механизм, который и приводил аппарат в движение.
Виктор поставил иголку на пластинку, нажал кнопку.
«Моя дорогая Арина, — разнесся по дому хрипловатый голос Леонида Утёсова, — ты явилась ко мне словно чудо, я тебя никогда не забуду, дорогая Арина…»
4. Шахматная игра
Жаркий июльский ветер снова зашевелил ветви деревьев, окружавших дом. Лес словно вздохнул, стряхивая с себя утреннюю дремоту.
Вздох этот пронесся по верхушкам, качнул их из стороны в сторону, заставил замереть бегущую по стволу белку, вынудил крепко вцепиться в качающееся дерево всеми четырьмя широко расставленными лапками.
Во время этой внезапной остановки белка и услышала доносящуюся из дома музыку.
Арина мыла посуду. Делала она это, как и все остальное, ловко и быстро.
Виктор наблюдал за ней из гостиной. После вкусного завтрака он чувствовал себя много лучше. Боль практически исчезла, оставив только легкий шумок в голове.
Нечего больше над этим думать. Так будет лучше для всех.
Арина покончила с посудой, взяла тряпку, стала вытирать и без того достаточно чистый стол.
Взгляд ее наткнулся на сложенную шахматную доску, лежавшую на холодильнике.
— Любишь шахматы? — спросила она.
— Еще как, — отреагировал Виктор. — Одно из моих любимых развлечений. Здесь действительно надо соображать, на простачка не проскочишь. Я не такой уж и мастер, так, обыкновенный перворазрядник. Вот у меня есть сосед, живет в самом низу холма, его зовут Владимир Эдуардович Горлов, он и вправду классный игрок. Бывший мент, между прочим. Майор в отставке. Ты небось думаешь, что у всех ментов куриные мозги. Ничего подобного. По крайней мере, он не из таких, я тебя уверяю. Мы играем с ним каждую субботу-воскресенье.