Зелёные дьяволы

— Нужно въ первый день побыть одному… — рѣшилъ онъ. — Съ Викторомъ, конечно, веселѣе. Но изъ уваженія къ Кэтъ приличнѣе одиночество. И чувство къ ней ярче, когда никого нѣтъ. И тоска яснѣе, опредѣленнѣе.

Взобравшись довольно высоко, Сергѣй сѣлъ, наконецъ, на выступъ скалы, посмотрѣлъ вокругъ себя на обступившія его со всѣхъ сторонъ молодыя деревья и вздохнулъ.

Какъ хорошо помечтать здѣсь о ней! Какая острая и въ то время сладостная грусть!

Шелестятъ вокругъ рѣзные листья, играютъ въ жмурки съ солнечнымъ свѣтомъ. Наверху — дно вселенной, прозрачное, синее. Внизу, сквозь вѣтви, мелькаютъ въ долинѣ красныя и желтыя пятна строеній…

— Да! Если бы Кэтъ была сейчасъ… Тутъ. Вмѣстѣ… Рядомъ!

Вокругъ тишина. Точно небытіе. Остановилось время. Застыло пространство. Какъ чудесно жить такъ, безъ людей, безъ городской суеты. Гдѣ-то далеко, тамъ, всѣ волнуются, хлопочутъ, говорятъ рѣчи, играютъ въ футболъ. А здѣсь — мудрость. Истинная философія…

— Среди этихъ домовъ внизу, навѣрно, и вилла профессора Лунина, — подумалъ Сергѣй. — Жалко профессора. И эту… Наташу. Какъ они теперь, должно быть, ненавидятъ насъ! А было время…

Сергѣй вспомнилъ, какъ они съ Наташей, еще дѣтьми, играли вмѣстѣ на Ривьерѣ, когда родители были въ дружбѣ. Наташа ему очень нравилась. Хорошенькая, веселая, задорная. Онъ, Сергѣй, смѣшно даже сказать: былъ въ нее немного влюбленъ. Мальчишкой пятнадцати лѣтъ! Какъ кажется забавнымъ теперь это дѣтское увлеченіе. Сравнить, напримѣръ, то глупое ребяческое чувство и то, которое онъ испытываетъ сейчасъ къ Кэтъ. Тамъ — беззаботность, жалкая наивность… А здѣсь — глубина. Израненное навсегда сердце. Интересно: какая она теперь? Навѣрно, высокая, стройная… Ей, вѣдь, теперь тоже около двадцати лѣтъ…

— Какая чушь! — испуганно поморщившись, подумалъ Сергѣй. — Какое мнѣ до нея дѣло? Вотъ, если бы Кэтъ… Что она сейчасъ дѣлаетъ тамъ, въ Лондонѣ? Можетъ быть, тоже сидитъ одна? Въ рукѣ книга. Романъ какой-нибудь. А она прочтетъ нѣсколько строкъ, уронитъ книгу на колѣни, вздохнетъ и задумается. Представляются ей далекія горы. Замокъ… Лѣсъ… А въ лѣсу онъ. Сергѣй. Тоскующій…

Въ восемь часовъ вечера вся семья обѣдала внизу, въ столовой. Томъ приготовилъ обѣдъ на славу; угостилъ своихъ господъ мѣстной форелью, рябчиками, а въ заключенье горничная Бетси принесла изъ оффиса гигантскій кусокъ мѣстнаго сыра, который вывозится изъ Савойи въ Швейцарію и распространяется по всей Европѣ подъ видомъ швейцарскаго.

— Ну, что же, господа, — удовлетворивъ свой аппетитъ, весело произнесъ Вольскій. — Можетъ быть, выпьемъ шампанскаго? Хотя я не пью ничего, но по случаю пріѣзда… Одинъ глотокъ… Николай Ивановичъ, вы запаслись, навѣрно, напитками?

— Да, конечно.

— Отличное шампанское, — подтвердилъ Викторъ. — Я сегодня…

Но сообразивъ, что неудобно распространяться о качествахъ шампанскаго, которое еще не пили сами хозяева, онъ кивнулъ въ сторону двери и торопливо добавилъ:

— Сегодня пилъ тамъ… Въ городѣ.

— Очень хорошо, — добродушно скосивъ глаза на Шорина, проговорилъ Вольскій. — А воздухъ, господа, здѣсь, дѣйствительно, превосходный. Давно я не обѣдалъ съ такимъ аппетитомъ. Кажется и ты, Ольга, чувствуешь себя недурно, несмотря на печень?

Горева на этотъ разъ измѣнила своему обыкновенію ко всему относиться равнодушно. Собравшись съ силами, она выразила на лицѣ нѣчто вродѣ благосклонной улыбки. И произнесла:

— Да, какъ будто. Но къ сожалѣнію, моя печень слишкомъ глубоко скрыта, чтобы на нее могъ дѣйствовать воздухъ.

— Папа, а ты намъ съ Витей разрѣшишь завтра взять автомобиль и объѣхать окрестности? — спросилъ Сергѣй. — Воображаю, какія здѣсь живописныя дороги.

— Хорошо. Только при условіи, что вы возьмете съ собой Джека, и Джекъ будетъ править машиной.

— Я не знаю, какъ ты, Сережа, — дѣлая видъ, будто не слышитъ обидныхъ словъ Вольскаго, проговорилъ Шоринъ, — но по-моему лучше для начала обойти пѣшкомъ всѣ мѣста вокругъ замка и посмотрѣть, есть ли тутъ хорошія пропасти.

— Ну, насчетъ пропастей мы еще поговоримъ, — поморщившись, пробормоталъ Вольскій. — А теперь, Николай Ивановичъ, дайте-ка бутылку, я самъ разолью шампанское. Ольга, тебѣ можно немного?

— Нѣтъ, нельзя, Павелъ.

— По случаю пріѣзда?

— И въ случаяхъ пріѣзда и въ случаяхъ отъѣзда вино мнѣ одинаково вредно.

— Жаль. Ну, Викторъ, вашъ бокалъ… Николай Ивановичъ… Сережа… Кажется, всѣмъ? Итакъ, господа, пожелаемъ другъ другу хорошо провести лѣто. Тебѣ, Ольга, — пополнѣть, вамъ, Николай Ивановичъ, — похудѣть, а молодымъ людямъ, чего они сами себѣ хотятъ.

Старикъ выпилъ, снова наполнилъ бокалы, не исключая своего. И продолжалъ:

— Замокъ, конечно, прекрасенъ. Я никакъ не ожидалъ, что онъ такъ сохранился и можетъ доставить необходимый комфортъ. Но, вотъ, единственное, что меня огорчаетъ, это — враждебное отношеніе ко мнѣ бѣдняги Лунина. Я бы очень хотѣлъ, чтобы профессоръ пересталъ сердиться за потерю своего замка, въ чемъ, какъ вы знаете, я ничуть не повиненъ. Во всякомъ случаѣ, я радъ былъ бы помириться съ нимъ, и, если нужно, помочь. Между прочимъ, Николай Ивановичъ… Въ какомъ положеніи его дѣла?