Зелёные глаза

– Непонятно. На моих не похоже что-то. – Игоря пошатывало, но глаза были ясными, —пойду гляну, что на дворе делается. О, сколько звёзд. Что выбелило. Небо-то! Как в планетарии. Другой раз не замолкают, по всей ночи гавкают. Тут же как сдохли.

– Может, в лес убежали?

– Что им там делать, в лесу? Это вы по лесу шляетесь, как беспризорные. – Игорь открыл дверь настежь, желая немного проветрить комнату. – Вам ночь-полночь, приспичит за водкой в деревню бежать. Спасу от вас нет. Кто канистру весной с подсолнечным маслом уволок?

Игорь вдруг не на шутку рассердился:

…– С ними как с людьми. И нальёшь, и постелишь. Такая канистра? Мне бы этого масла до осени хватило. А в прошлом году в омшаник залезли. Такую медовуху – целу флягу. Всё выжрали. Не вы, что ли? Всё равно узнаю. Голову тому оторву и на забор повешу. Своего ни черта не делают. Только лес пропивают. А чужое – всегда пожалуйста. Это мы можем!

На вид Игорю было немногим за сорок, но в словах его был большой уверенный тон, как будто он прожил все сто. Уверенность его чувствовалась не только в словах, но и в движениях, точных и быстрых, словно у молодого парня. Жизнь среди природы, да на меде, делали свое дело.

– Догадываюсь, чьих это рук дело. И знаю, почему на деда Чернобая бочку с дерьмом катят лесники. Вот потому-то и охаивают, чтобы самим в стороне быть. Мало ему репрессий было! А Чернобаев не полезет замок курочить. Если ему надо будет, он с пилочкой придет и тихонько подпилит. Да и не станет он этого делать, не той он породы. И правильно, что русских не любит. Веры же ни в ком нет. Антихристы. Ворьё да пьяньчужки. Стыдно.

Обстановка накалялась. По всему было видно, что конфликт назревал с давних времён. В тайге разговор короток: начнут за здравие, а кончат за упокой. На выпады Игоря старикашка всё больше язвил, мусоля в побитых пальцах беломорину. Второй, молодой, основательно набравшись браги, видно, с долгого застоя, уже не видел ничего перед глазами, воспринимая только тусклый свет от керосинки и обрывки резких фраз хозяина. Он что-то бубнил себе под нос и почему-то улыбался в мою сторону. Поздоровавшись со мной за вечер раз пятьдесят, он снова тянул свою коряжистую высохшую руку. Проникнувшись ко мне уважением и любовью, он захотел поцеловать меня. Сделав неудачную попытку, он потерял равновесие и повалился всей массой на наш стол. На пол полетели ложки, кружки и недопитая вторая бутылка водки.

Я вышел на крыльцо. Там уже дымил папиросу дядя Боря. На время отпуска он снимал с себя все милицейские полномочия и становился самым обычным человеком. За это все местные мужики уважали его, если не любили.

– Что там?

– Перепил малость.

– Я сейчас…

Через минуту дядя Боря снова вышел, вытирая ладонь о штаны:

– Не мужик, а одни слюни. Пусть поспит малость.

– Не обидится?

– Да что ты! Он и помнить не будет.

Я заглянул в дом. Дед, похожий на грушу, уже укладывался на покой. Понятно, что наглядный пример был лучше всех нравоучений. Да и во фляге уже плавала одна гуща.

Игорь возился с разбитой посудой и тихо ругался.

– Ты слышал? – дядя Боря поднял руку.

– Что?

– Шорох. Ну-ка, тихо. Как будто тащат чего-то. Вроде как брезент волокут. На точке-то брезент сушится. Тянут, что ли?

Я всмотрелся в темноту.

– Есть фонарик?

Луны ещё не было. Едва различимые контуры деревьев и никаких силуэтов. Даже улья кое-как просматривались. Теперь и я услышал звук шуршащей полотнины.

Обнаружили себя собаки. Они сидели под крыльцом и тихо-тихо потявкивали, не желая выходить после сытного ужина. Немного пошатываясь, дядя Боря спустился с крыльца и прошёл на точёк. Остановившись в нескольких метрах от дома, он снова стал прислушиваться. Я по-прежнему ничего не слышал. Лишь потявкивание собак да бурчание старого деда.

Лёха уже видел десятый сон, отыскав более удобную позу калачиком на длинной лавке. Он спал, как дитя. В этот момент я ему очень позавидовал.

– Что там у вас? – Игорь закончил уборку и уже готовил нам место для сна. Сам он собирался пойти спать в машину. Выйдя на крыльцо, он сложил ладони рупором и заорал:

– Чернобай! Хорош прятаться в кустах, выходи. Я тебе сто грамм налью.

Освещая дорогу «жучком», я побежал к брезенту. Кто-то действительно пытался утащить его. Вещь-то в тайге полезная, не промокает. Посветив по сторонам, я никого не увидел.

– Кто-то тащил за край!

– А ну, вали отсюда! Сейчас дробовик возьму, – уже изменив тон, заорал Игорь.

Кирпичи с брезента были сброшены, а сам брезент потерял форму квадрата. Подойдя к Игорю, я поделился своими соображениями:

– Он же тяжёлый. Одному его не стащить за край.

– Этому куску уже лет сорок. Пожарный, – объяснил мне Игорь, – с пропиткой. Вообще воду не пропускает.

– Он же тяжёлый! Как он его может утащить?

– Кто? Чернобай? – Игорь посмотрел на мой фонарик. – Да он здоровее любого из нас.

– Ну-ка, тихо! – перебил нас дядя Боря. – Димка, посвети-ка туда.

Я быстро побежал к холстине и стал освещать каждый её сантиметр.

– А он здорово бегает! Не старик, а лось молодой.

– Эй, Семёныч! Не валяй дурака, выходи! Или уходи вовсе.