– Ну… это как бы объяснить. Тёмная Сила. Ну, всё равно, что Дьявол, – отвечаю.
– И он давно хочет тебя убить, – говорит дед.
– Да… – и тут до меня доходит, я даже улыбаюсь догадке. – А, ты боишься, что навлечёшь какое-то проклятие на дом? Не волнуйся. У этого чудика счёты только со мной. Вас он не тронет.
Внезапно дед отпускает сумки и резко оборачивается. На лице двигаются скулы, в глазах ненависть или грусть.
– У него счёты только с тобой! Но тебя он убивать не хочет!
– Ну, он как бы боится меня, – пожимаю плечами.
– Поэтому он убивает мою дочь, да? Убивает твою маму! Но она-то причём? Проклятый-то ты!
– Ну получается, да, – мне становится не по себе от этого разговора. – К чему ты вообще клонишь?
И тут дедушка произносит это:
– Я не знаю, кто такой Повелитель и есть ли он вообще. Но получается, что это ты убил свою мать.
Я бегу по склону и не смотрю назад, да и дедушка меня даже ни разу не окликнул. Ветер хлещет в лицо, стараясь сорвать с головы салатовую кепку, под ногами жалобно пищит трава.
Мысли о матери не покидали всю ночь. Я не хотел признаваться себе, что это из-за меня она погибла, уговаривал, что нагоняю на себя панику. Но дедушка сказал это за меня. Я – проклятие нашего рода. Меня нужно было убить.
Капает дождь.
Я уже далеко от дома.
Прячусь от холодных августовских капель в нору под дубом. Не знаю, чья она, но хозяин покинул жильё уже давно. Я помещаюсь внутри лишь сидя, со всех сторон земля, я будто замурован в гробу. Но мне так и надо.
Я плачу в темноте и хочу умереть или раствориться в сущности Природы, как говорит Володька. Я не хочу жить дальше, будучи убийцей. Если бы меня не было, мама была бы жива, а может и папа остался бы. И они жили бы долго и счастливо без меня.
И вдруг тьма вокруг меня начинает шевелиться. Я никого не вижу, но всей кожей ощущаю сущность существа, которое вновь пришло ко мне.
Я цепляюсь за корни всей сущностью и, собрав силы свои и Дуба, ору:
– Пошёл вон отсюда!!!
Я вспоминаю только занавески, которые колышутся на окне летней ночью…
НЕТ!
Маму убил случайный пожар!
Я виноват только в смерти Каштана.
– Я не буду слушать! – кричу я, и затыкаю уши.
Изо рта вырывается писк, я весь скукоживаюсь. Ни за что на свете я не смогу заглушить голос внутри моей головы.
Я вспоминаю редкие проблески. Мама плачет и приговаривает:
Я стою в углу своей детской комнаты. Привычные фиолетовые обои с мишками и дельфинчиками, в углу – письменный стол, заваленный игрушками. Прозрачные занавески качает лёгкий летний ветерок. Кровать у меня большая, полутораспальняя, я в ней как в океане. Сколько же приключений придумано в недрах складок одеял и простыней.