Зелёный Горошек

Хм, так может, мои разбойнички не зря ищут? – подумала я. Что-то всё-таки сюда попадает? Души уничтоженных произведений искусства? У которых и «тела» могут быть сделанными из чего-то ценного. Э-э-э… а как этим воспользоваться? Вот они достают из моря душу золотого украшения, и, как только выныривают в обычном мире (мне почему-то казалось, что в мир живых тоже нужно всплывать, хотя я сама видела процедуру с кругом дольменов. Правда, я не видела, что при этом происходит там, в мире живых), она исчезает из их длинных рук и вселяется в испорченный оригинал своего «тела», возможно, с эффектом починки. Какой-нибудь лавочник, торгующий старинным ломаным барахлом, обрадуется, обнаружив среди лома гораздо более ценную целую вещь, только и всего. Они даже не узнают, кто он и где его лавка, чтобы ограбить или заставить по справедливости поделиться прибылью от сего мероприятия…

Но Сильденафил объяснил мне свою идею, и я согласилась, что она может оказаться стоящей. В любом случае, попробовать можно. Хуже точно не будет, а время есть.

16. Предложение ўичеру

Ўичера колдун нашёл в лесу, на месте привала на пути из одного городишки, а то и села в другое. Тот уже поел и ждал у погасающего костра, пока угли окончательно прогорят, чтобы нагрести на них земли и уложить лапник и походную постель. Не то чтобы было ужасно холодно, но зачем добру – в данном случае, теплу – пропадать? Расположился он на полянке недалеко от дороги, но всё же света от костра с дороги было не видать.

Поэтому Сильденафила, когда он вышел на полянку и попросился посидеть у костра, ўичер принял не очень приветливо. Видимо, сразу предположил, что тот его специально разыскивал. И нашёл не совсем понятно как.

Впрочем, особой враждебности тоже не проявил и прогонять не пытался. Напасть на него волшебник мог и из кустов попытаться, а раз вышел к костру, значит, хочет поговорить. Может, у него заказ?

Сильденафил объяснил, что нашёл Пеларгония по эманациям ўичерова серебряного слегка зачарованного кольчужного ошейника, пользуясь своми возможностями волшебника. И что у него и впрямь есть предложение, напоминающее заказ. Во всяком случае, в определённое время, если они договорятся, Пеларгоний не сможет некоторое время пользоваться своим замечательным мечом ни с какой другой целью, кроме как согласно этому договору. Причём сам меч волшебнику не требуется, нужна – на ограниченное время! – только его, меча, душа. Во время отсутствия у меча души этим мечом пользоваться опасно. И сломаться может, и просто не проявить своих качеств, например, не разрубить чего-то, как будто совершенно тупой, а не острый, как бритва.

– Для какой цели будет использована душа меча? – спросил Пеларгоний. – И точно ли она вернётся? Причём в совершенно неповреждённом виде?

Сильденафил засмеялся.

– Очень правильные вопросы! – воскликнул он. – Душа твоего меча будет использована для благородной цели. К мечу она вернётся автоматически, как только миссия будет окончена, и так же сама собой с ним объединится. Что касается того, чтобы она осталась неповреждённой, то не только ей не будет причинено малейшего ущерба, даже если сломается клинок, в который она будет временно вселена. Напротив, благородство миссии, в которой она будет задействована, дополнительно укрепит душу меча, от чего превосходные качества самого меча только усилятся.

Естественно, Пеларгоний таким неопределённым объяснением не удовлетворился. Но что-то ему подсказало, что и деталями лучше не интересоваться, чтобы не уговорили, потому он, сочувственно покивав, всё же отказался давать использовать свой меч, де, кодекс ўичеров такого не дозволяют, и попытался свернуть разговор и лечь спать – вставать рано, дорога дальняя…

Тогда, как и было запланировано, Чиколес вызвал меня. В качестве козырной карты, так сказать. Я уже стояла в круге дольменов, но никуда из него не переносилась, пока он не произнёс соответствующего заклинания призыва. И видела их беседу в виде полупрозрачной картинки. И слышала тоже, хотя и гораздо тише, чем они, судя по интонациям, разговаривали на самом деле. В результате могла заранее выбрать место, где встать, чтобы не появиться в костре или за спиной ўичера, и знала, на каком месте прервался разговор, чтобы сразу включиться в него.

Ах, как я готовилась к встрече с миром живых! И какое меня постигло разочарование!

Я сразу увидела по взгляду Пеларгония, что и здесь на вид похожа на скелет. По сравнению с этим уже мелочами показалось то, что я не почувствовала никаких запахов – ни травы, ни деревьев, ни даже дыма костра. И не ощутила вечерней прохлады и тепла от гаснущего огня. Надо признать, у призванной с того света души довольно призрачное существование.

Хотя саму траву под ногами я почувствовала, и, вроде бы, хотя неточно, оказалось, что балахон на мне стал как будто более тяжелым, как будто до сих пор был сделан из какой-то очень лёгкой ткани, типа батиста или шифона, а тут превратился в муслин, а то и в сатин даже, хотя и не в драп, разумеется. Но это тоже были мелочи.