А теперь отключаем паранойю на хрен и смотрим на этот план с другой позиции: если никто меня нигде не ждет, а просто где-то вышел капитальный облом и всем резко стало не до меня – что я проигрываю? Да в общем ничего, ну прогулялся чуток пешедралом по утренней саванне и сел на поезд не на «Европе», а на другой базе.
Принято.
Работаем.
Гостиница «Тихая лагуна» отхватила козырное по курортным понятиям место «в первой линии», то бишь окна смотрят прямо в океан, а от заднего крыльца до пляжа – целых полтора метра. Для любителей утром поспать, возможно, вариант и неоптимальный, поскольку рассветные лучи яркого новоземельного солнышка будут бить прямо в окно, однако мне как раз такое и нужно, ведь выехать с Базы предстоит часиков в семь, а лучше раньше, лишь бы нашлась оказия. Хозяйка заведения, мадам Розмари – бодрая и жизнерадостная дама годков так за семьдесят, по-английски чешет весьма бойко, хотя и чувствуется, что он ей не родной – на вопрос об оказии отвечает:
– Сейчас сказать не могу, но непременно узнаю и подойду к вам позднее. Пока отдыхайте.
Ну а что делать; отдыхаю, разумеется. Расправляюсь с тарелкой густой пряной похлебки из морепродуктов, пропускаю обещанный стаканчик с великаном Марком – вернее, стаканчик вишневки у меня, а у него кружка лагера литра этак на два. Некоторое время общаемся насчет перспектив туризма в новоземельных условиях, и итоговый вывод вполне соответствует моему пониманию: не с таким количеством зверья в округе. Лет через -дцать, когда хищников повыбьют и насекомых поубавится, – тогда с нашим удовольствием, а сейчас вся туристическая снаряга Старой Земли имеет лишь одно применение: чтобы автопутешественник, выбирая для стоянки удобное и защищенные место, мог проводить ночь или дневную сиесту с относительным комфортом. Романтика же многодневных пеших походов «в рюкзаке моем сало и спички, и Тургенева восемь томов»[48]
пока, увы, не для местных условий.– А с насекомыми, думаете, есть шансы? – сомневаюсь я. – С комарами сколько лет уже воюют, а воз и ныне там.
– Потому как неправильно воюют, – ответствует Марк. – Выход есть наверняка, порукой тому памятники доктору Борнемиссе.
Напрягаю память и качаю головой. Не помню такого. Сообщаю об этом, после чего головой печально качает уже Марк.
– Это вы зря, Влад, подобных людей нужно знать… Попробую рассказать так, как излагала одна моя знакомая, хотя до Энни мне по части риторики, увы, далеко.
Итак.
В две тысячи первом году Ее Величество королева вручила доктору Гергею Борнемиссе Орден Австралии за выдающиеся заслуги перед страной. Несмотря на то что доктор категорически избегает всякого шума, мемориальных табличек «здесь жил» в Австралии десятка полтора и даже памятники есть. Живому человеку.
Надо сказать, что всего этого, по-моему, совершенно недостаточно. А соразмерен деяниям доктора был бы, скажем, монумент размером с маяк. И желательно из чего-нибудь драгоценного.
За что? Рассказываю.
Как известно, белые люди появились в Австралии в конце восемнадцатого века. И появились не одни. Помимо каторжников на австралийскую почву ступил также крупный и мелкий рогатый скот. Огляделся, восхитился и в геометрической прогрессии размножился. А рогатый скот, как известно, кроме мяса, молока, шкур и шерсти, дает еще один продукт, который, в принципе, очень ценится в сельском хозяйстве… но не в таком же количестве. А количества были соразмерны поголовью. А поголовье было гомерическим. А поскольку оный скот был данной экосистеме чужд еще больше, чем каторжники, употреблять данный продукт было некому. В результате, средний срок разложения коровьей лепешки – два года. Два года. Помножьте на количество лепешек в день, на количество дней в году, на поголовье… Да, именно это и произошло с континентом. В буквальном смысле слова.
А в Австралии было несколько биологических видов, которые восприняли это изобилие как подарок судьбы.
Да, мухи. И вся их родня. Они тоже пришли в восторг, размножились и заполонили все. А местное птичье население только клювами щелкало – ну не съесть им столько, хоть так расплодись, хоть сяк.
Надо сказать, явление сие сильно повлияло на австралийскую культуру. Знаменитая шляпа с кусочками пробки на веревочках по окружности полей – это такое антимушиное средство, позволяющее дышать и видеть вне дома. Дома же, особенно в сельской местности, предпочитали затягивать сеткой целиком – вместе с верандой. В садовых и рудничных городках местные законы запрещали есть на улице – нечего кого попало приманивать, да еще и дизентерию разводить. В общем, бедствие.
И продолжалось это бедствие до середины двадцатого века, потихоньку возрастая в масштабах.