Землемер

Раскрывает чемодан, достаёт тряпки, разбрасывает по комнате, достала игрушку-ослика, поставила на кровать к Алексею.

Смотри, смотри, Фантик по тебе соскучился! Он мне там говорил, что хочет к тебе, видишь? Идёт бычок, качается, вздыхает на ходу, вот-вот доска кончается, сейчас я упаду! (Смеётся.)

АЛЕКСЕЙ. Это не бычок, это ослик.

АНТОНИНА. Всё равно скучал. Твой, ты подарил! Старенький, мой любименький ослик! Смотри: забодаю-забодаю, забодаю-забодаю! (Тычет осликом Алексею в грудь, хохочет, Алексей нехотя отмахивается, отвернулся к стенке, улыбается.) Ну, всё, всё? Всё! Ура, всё, мир! Если бы ты знал, какая он свинья был, нет, будет! Ну, о нём ни слова, с прошлым покончено!

АЛЕКСЕЙ. (Вдруг снова зарыдал.) Ты пришла! Гадкая, плохая, но ты пришла, именно тогда, когда надо, дай я поцелую тебя! Я всегда знал, что ты хорошая, глупая, но хорошая! Мне так плохо, как мне плохо, Тоня, Тоня! Прости, я плачу, не надо на них так кричать, они несчастные, на краю, я сам виноват, сам устроил, плачу, целый день плачу, и с квартирой вчера прощался, плакал, меня всё вдруг стало умилять, все стало трогать, плаксив стал, как старик, на что не посмотрю — всё время плачу: ласточки летают — плачу, про мост этот говорят, что там — самоубийцы, тоже плачу, от всего плачу, прости, может, я правда, умру скоро, потому плачу, я вдруг всё-всё стал понимать и всем стал прощать и тебе прощаю всё, всё, Тоня, милая, не надо, не трогай меня, я боюсь заразы разной, платок у тебя не очень чистый, нет? Прости, боюсь слёз и слюней, заразы всякой. (Отодвинулся на другой конец кровати, лежит на боку, смотрит на неё.) К тому же ты там с ним спала. Ведь спала? С кем спала? Ну, говори? С кем?! (Рыдает.) Нет, не надо. Я умру сейчас. Замолчи! Не стой на коленях, колготки порвёшь, тут грязно, к тому же.

АНТОНИНА. Я без колготок. Шла босиком. Теперь простыну. Мне надо горячего чаю, малины и чеснока! (Смеётся.) Я заглянула в окно на первом этаже, там выгнил сучок, там такая дырочка, в окне на первом этаже, и там что-то страшное на меня посмотрело, я так испугалась. Если б ты знал, как испугалась! (Смеётся.) Потом поняла, что там стекло и мой глаз отразился в стекле, а думала — чудовище!

АЛЕКСЕЙ. Тут крысы. Зараза всякая. Крысы жрут грязное бельё. Я сидел и смотрел на них, они залезли в мою какую-то коробку, я видел, ели грязные носки. Ты видела этого, в валенках, с гармошкой? Он похож на того старика, да?

АНТОНИНА. (Улыбается.) На какого?

АЛЕКСЕЙ. Ну, из “Анны Карениной”, мужичок, который, приговаривая что-то, работал над железом, помнишь? Он, он, тот мужичок! Так тот выглядел!

АНТОНИНА. Я не читала! (Смеётся.) Но прочитаю! Я же глупая, я бабочка, мотылёк, у меня флюгер вертится в ту сторону, в какую дует ветер! Так? (Плачет.) Алёшка! Я такая несчастная! Пожалей меня, он меня не любит, а главное — дал денег, денег!

АЛЕКСЕЙ. Замолчи, замолчи!

АНТОНИНА. Правильно, лучше замолчу, хватит, хватит, хватит, хватит! (Ходит по комнате, переодевается на ходу в замызганный халатик.) Посадим огород, будто на даче. Вечерами ты будешь играть на фоно, будет слышно далеко, тут красиво, мне нравится, свежий воздух! (Проехала машина, обдала дом грязью.) Главное — мы снова вместе, забыть всё! Денег заработаем, квартир накупим. Домов у нас будет, как у зайцев теремов, понял, нет?

Лаура пришла в комнату, протянула Тоне букет. Тоня взяла его, улыбается.

Ты чего тут, привидение? Она как в театре, как в балете одета? Или это он?

АЛЕКСЕЙ. Она больная, не говори с ней, у неё не все дома.

Лаура снова фырчит “дыр-дыр-дыр”, едет по комнате.

Да, да, сейчас привезут деньги и мы отпразднуем твоё прибытие, мы поставим стол, как было в детстве у папы с мамой, и мы поедим вкусно, у меня все кости ломит, мы поедим, выпьем, поговорим под зелёным абажуром…

АНТОНИНА. (Трогает пальцем Алексея за кадык.) Бедный. У тебя стал такой острый кадык. (Плачет.) Ну, простил свою кошечку, простил свою душечку, простил?

АЛЕКСЕЙ. (Плачет.) Где ты была?! Где ты была?! Почему я был один на белом свете? Почему мне никто не помог?! Почему??!!