Землепроходцы

Едва Атласов, сопровождаемый своей партией, поки­нул ярмарку, уведя в приказчичью избу Степаниду, как в толпе разгорелись страсти.

— Разбой, настоящий разбой! — согласно гудели со всех сторон голоса. — Средь бела дня увел чужую женку...

— Власть он.

— Власть! Да мы вместе с ним в Якутске без пор­ток ходили. Я не власть, а он — нате! — уже во власти выскочил.

— С чего ж ты потек прочь от часовни, хвост под­жавши?

— Да за тобой и потек. Как показал ты спину, так, вижу, лопатки у тебя от страху торчат и трясутся. Тут и меня затрясло.

— Ты мои лопатки не трожь. Не то так свистну в ухо — оглохнешь. За мной не заржавеет.

— Будет, будет, петухи1 Не хватает еще, чтоб мы са­ми между собой передрались.

К столу Козыревских пробились большерецкие каза­ки. Анцыферов был мрачнее тучи.

— Как сдержался, не влез в драку, сам не знаю,— прогудел он. — Жалко Беляева... Сегодня опять собе­ремся у тебя, Петр. Дозволишь?

— Ох, не знаю, Данила... — сокрушенно покачал головой Петр. — Мальчишка у меня заболел. Криком кричит. Лучше собраться у кого другого.

— Ну, коли так, соберемся у Семена Ломаева. При­ходите к нему вечером.

Иван согласно кивнул головой, а Петр отошел к бо­чонку нацедить вина кому-то из питух. Как только ка­заки скрылись в толпе, Иван спросил:

— Чего это ты наплел на своего мальчишку? Когда он успел заболеть?

— Тише ты, дурень! — зашипел на него Петр. — Никому не известно, как дело повернется. Против Атла­сова слаба кишка у вас. Можешь идти в сговор к Ан­цыферову, если башки не жалко. А меня не впутывайте в ваши дела.

— На попятный, стало быть?.. И жалованья своего не жалко?

— А вот мое жалованье, — показал Петр на бочон­ки. — С одной нынешней распродажи выйдет больше, чем государь на год мне жалует. Против Атласова пе­реть — себе дороже станет. Пошумел я было вместе с вами сгоряча, да вовремя опомнился.

Мартиан в этот день позора и унижения веры топил горе в вине, к вечеру сделался пьян до посиненья и бро­дил в толпе с налитыми яростью и безумием глазами, бормоча проклятья, от которых у казаков мурашки ползли по спине.

— Иуда сребролюбия ради к дьяволу попал... Про­клят будь, Иуда!.. Адам сластолюбия ради из рая изгнан бысть и пять тыщ пятьсот лет в кипящую смолу погружен... Проклят будь, сластолюбец!.. И сам дьявол на небе был, да свержен высокомерия ради!.. Проклят будь, дьявол! Проклят будь, пес! Изблюет тебя господь из уст своих, аки грязь, аки сатану, смердящего серой!..

Рыжая борода архимандрита слиплась от вина и слез, зубы стучали по-волчьи, взгляд его горящих глаз был непереносим, и люди испуганно отшатывались, уступая ему дорогу. Иван отвел его в каморку при ча­совне и уложил на топчан. Мартиан продолжал всхли­пывать и во сне. Потрясенный дух его, казалось, и в забытьи не мог найти успокоения.

После ужина, когда Иван собирался к Семену Ломаеву, в дом Козыревских без стука вошли пятеро атла­совских казаков и велели сдать оружие.

— С чего такая немилость на нас? — испуганно за­суетился Петр, предлагая казакам выпить.

— Не на вас одних, — пояснил старший из казаков, принимая ковш с вином. — По приказу головы заби­раем оружие у всех служилых. Вернем, когда страсти поостынут.

Петр сразу успокоился. Казалось, такой оборот со­бытий его даже обрадовал. Когда за казаками закры­лась дверь, он с ехидцей глянул на Ивана:

— Ну вот и отвоевались. Говорил же я тебе, что Атласова вам не скрутить. Вы еще сговориться между собой не успели, а он уже обезоружил вас.

— Поглядим, что будет завтра, — отозвался Иван, надевая шапку. — Может, Атласов у безоружных слу­жилых начнет амбары чистить. И до твоего амбара до­берется.

— Скажешь тоже! — без особой уверенности возра­зил Петр. — Тюрьмы он, чать, не забыл. В случае чего в Якутск челобитную пошлем...

Конца его речи Иван уже не слышал. Выйдя за дверь, он заспешил к дому Ломаева. Однако спешил он зря. Никого из казаков в избе Ломаева он не застал. Ломаев, казак небольшого роста, вислоусый и сухой, как кузнечик, сделал вид, что и слыхом не слыхивал ни о каком уговоре с Анцыферовым. Иван не настаивал на своих словах. Он понял, что Ломаев, как и все в ост­роге, страшится завтрашнего дня. Что предпримет Атласов, разоружив казаков?

На другой день торговля на ярмарке шла вяло. О вчерашнем происшествии никто и словом не обмол­вился — опасались длинных ушей. Около полудня на ярмарке появился Атласов со всем своим окружением. Медленно обходил он столы, изредка покупая что-нибудь. У Петра он выпил ковш вина, вино похвалил.

— Правда ль, хлеб у тебя родится? — неожиданно спросил он.

— Правда, — подтвердил Петр. — Прошлой осенью шесть пудов жита снял! Нынче побольше ожидаю.

— Добро. Я и государю говорил, что на Камчатке хлеб родиться может. Урожай твой в радость мне. Как снимешь жито, пудика три на мою долю выделишь.

— Выделю, — вздохнул Петр.

— А вздыхать нечего. Ужель вы все скопом своего голову не прокормите? Небось за вино дюже собольков урвал?

— Да какое там! — заприбеднялся Петр. — Платил кое-кто соболями, да попорченые они.