Земли, люди

Въ этомъ сборникѣ можно отыскать самые удивительные документы. Такъ, напримѣръ, мы находимъ въ книгахъ нотаріуса Пэрслакена за 1667 г. {53} протоколъ описи имущества поэта Асселина. У него была картина Рембрандта, — какая, не сказано, — ее оцѣнили для залога, въ придачу къ мебели, въ десять флориновъ. Изъ другой нотаріальной записи выясняется, что въ 1662 году Рембрандтъ долженъ былъ продать могилу съ останками своей жены (мѣсто для кладбища пріобрѣталось для другого умершаго); въ протоколѣ этой сдѣлки владѣлецъ могилы, кстати сказать, названъ Рембландтомъ{54}, — такъ забытъ онъ былъ въ ту пору. Мы узнаемъ еще, что для пропитанія онъ нанимался свидѣтелемъ на разныя церемоніи, гдѣ требовались платные свидѣтели{55}. Выяснено также и то, что молодые голладскіе художники иногда за небольшую плату, приглашали старика — въ качествѣ натурщика. Такъ, онъ «позировалъ» Фабрицію для картины, изображавшей смертную казнь: престарѣлый подслѣповатый Рембрандтъ (зрѣніе его очень ослабѣло въ послѣдніе годы), съ засученными рукавами и поднятымъ топоромъ, представлялъ палача. Жаль, что тогда не было фотографіи: эту сцену стоило бы запечатлѣть для потомства. Можетъ быть, онъ давалъ молодымъ художникамъ и совѣты; можетъ быть, они его совѣтовъ не слушали: авторитеты того времени мало цѣнили живопись Рембрандта. Самый модный, загребавшій деньги художникъ-портретистъ конца 17-го вѣка Лэрессъ писалъ: «Рембрандту удается только гниль. Онъ видитъ въ сюжетѣ лишь мѣщанскую и вульгарную сторону; своимъ желто-рыжимъ колоритомъ онъ далъ пагубный примѣръ того, какъ»... и т. д. «Все же его живопись не совершенно плоха», — снисходительно заканчиваетъ свою оцѣнку Лэрессъ.

Сохранившійся протоколъ о какой-то распродажѣ далъ возможность установить, что живописецъ Рембрандтъ, родомъ изъ Лейдена, умеръ въ Амстердамѣ въ октябрѣ 1669 года. Разыскали лѣтъ пятьдесятъ тому назадъ и опись имущества, оставшагося послѣ несчастнаго старика, — этотъ протоколъ тоже гордость какого-то архива. Рембрандтъ оставилъ рисовальныя принадлежности, нѣсколько стульевъ, носовые платки, шапочки, — все больше съ краткой характеристикой «дешевое» въ описи, — и «еще кое-какой хламъ, не стоящій перечисленія», — говоритъ опись. Можетъ быть, въ хламѣ были и его послѣдніе рисунки? На похороны ассигновано было пятнадцать флориновъ; мѣсто могилы Рембрандта въ точности не извѣстно: не записали. Не такъ давно въ старой амстердамской церкви, при ремонтѣ, было найдено нѣсколько гробницъ. Кто-то почему-то предполагаетъ, что одна изъ нихъ — «забытая могила бѣдняка»{56}.

Мнѣ говорили въ Голландіи, что за Гаагскихъ и Амстердамскихъ Рембрандтовъ американцы предлагали шестьдесятъ милліоновъ долларовъ. Должно быть, это невѣрно, — хотя бы уже потому, что подобнаго рода предложеніе можно было бы сдѣлать только совѣтскому правительству. Но такова приблизительная «рыночная стоимость» небольшой части{57} наслѣдства, оставленнаго амстердамскимъ нищимъ.

Муниципалитетъ города Амстердама устроилъ въ честь Международнаго Конгресса писателей большой вечерній пріемъ въ залахъ Государственнаго Музея. Часть амстердамскаго общества, — къ сожалѣнію, небольшая, — явилась на этотъ пріемъ въ старинныхъ національныхъ костюмахъ. Это была очень счастливая мысль. По ярко освѣщеннымъ заламъ шли дамы въ платьяхъ стиля 17-го столѣтія, мужчины въ бархатныхъ кафтанахъ съ кружевными воротниками, при шпагахъ, въ желтыхъ ботфортахъ съ отворотами. И точно такіе же дамы и мужчины смотрѣли на нихъ со стѣнъ.

Въ вестибюлѣ былъ устроенъ буфетъ. Къ нему примыкаетъ длинная зала, если не ошибаюсь, самая большая въ Музеѣ. Въ концѣ ея находятся витрины съ великолѣпными образцами стараго оружія; около нихъ открывался входъ въ залу гораздо меньшихъ размѣровъ , таинственно и слабо освѣщенную въ отличіе отъ другихъ залъ. Гости въ нее входили — и останавливались: на особой, нарочно воздвигнутой стѣнѣ, къ которой ведутъ ступени, виситъ «Ночной Дозоръ».

Это былъ главный эффектъ пріема. Такъ, у Пруста свѣтская дама, знакомя новаго гостя съ завсегдатаями своей гостиной, называетъ одно имя за другимъ, — и вдругъ небрежно роняетъ: «мосье Анатоль Франсъ...»

«Ночной Дозоръ» былъ освѣщенъ съ замѣчательнымъ искусствомъ. На потолкѣ за системой щитовъ горѣлъ электрическій фонарь. Оставляя комнату въ полутьмѣ, свѣтъ падалъ на полотно слѣва и сверху: такъ онъ долженъ падать и на картинѣ.

Эта картина — вмѣстѣ съ «Джокондой», съ Дрезденской «Мадонной», съ «Семьей Филиппа IV» — относится къ самымъ знаменитымъ изъ всѣхъ существующихъ на землѣ. Ее видѣлъ каждый бывшій въ Амстердамѣ туристъ. Но очень немногіе видѣли ее при вечернемъ свѣтѣ. Въ искусственномъ освѣщеніи необычайно усиливается волшебно-фантастическій характеръ картины.