Земли, люди

Корпуса въ саду. Мужчины, женщины, дѣти... Зрѣлище слишкомъ тяжелое для того, чтобы его описывать въ газетѣ. Отчего такъ много сумасшедшихъ въ этой процвѣтающей счастливой странѣ?

Небольшая комната. Десять или двѣнадцать женщинъ въ сѣро-зеленыхъ халатахъ усердно работаютъ за общимъ столомъ. Только одна, не разговаривая съ другими, сидитъ, ничего не дѣлая, на стулѣ въ углу комнаты. Это и есть королева. Полагалось бы сказать, что «въ ея глазахъ бѣгали безумные огоньки». Нѣтъ, никакихъ огоньковъ не было. Сѣдая благообразная женщина. Докторъ поздоровался съ ней, что- то сказалъ обо мнѣ по-голландски и задалъ нѣсколько вопросовъ, переводя тутъ же ея отвѣты. Она отвѣчала очень спокойно, увѣренно, съ большимъ достоинствомъ: да, она королева, ее лишили престола четырнадцать лѣтъ тому назадъ... Каждый ея отвѣтъ вызывалъ бурный взрывъ смѣха у другихъ сумасшедшихъ. Королева обвела ихъ презрительнымъ взглядомъ, затѣмъ кивнула мнѣ головой и отвернулась.

Вотъ и Рембрандтовскій сюжетъ.

—Вы удовлетворены? — съ той же улыбкой спросилъ докторъ. — Тогда пойдемъ?..

Мы вышли въ садъ. Докторъ, видимо, очень скучая, занималъ меня разговоромъ. «Бабинскій, конечно, замѣчательный человѣкъ. Однако, онъ нѣсколько устарѣлъ.. Фрейдъ? Очень выдающійся писатель»...

Изъ открытыхъ оконъ вдругъ донеслись дикіе отчаянные крики.

— Не безпокойтесь, ничего страшнаго тамъ не происходитъ: это просто кричатъ идіоты... Да, у насъ очень много больныхъ: всего около шестисотъ человѣкъ. Излечимы ли? Есть и излечимые... Большинство, къ несчастью, неизлечимо, несмотря на большой прогрессъ психіатріи. Наука очень быстро идетъ впередъ, — говорилъ докторъ, улыбаясь и ускоряя шаги. Идіоты продолжали выть въ саду Декарта.

Въ Швейцаріи

Говоритъ португальскій делегатъ, министръ иностранныхъ дѣлъ, Фернандо Аугусто Бранко, еще молодой, очень тоненькій человѣкъ съ огромной жемчужиной въ галстухѣ, съ побѣдоноснымъ выраженіемъ лица. Глава португальской делегаціи въ полномъ восторгѣ отъ всего: отъ «пакта», отъ конференціи, отъ рѣчей другихъ ораторовъ. «Никогда — восклицаетъ онъ, — никогда историческая дискуссія не велась съ большимъ благородствомъ и съ большей широтой взгляда... Талантъ ораторовъ, ихъ авторитетъ, инструкціи ихъ правительствъ, были на высотѣ величія проблемы... Cedant arma togae! Да уступитъ сила закону, таково высокое вожделѣніе народовъ»{58}.

Португальскій министръ говоритъ съ необычайнымъ энтузіазмомъ, но нѣсколько дольше, чѣмъ нужно. Немного вредитъ ему еще и то, что говоритъ онъ на французскомъ языкѣ «самоучителя въ двѣ недѣли» («Ne dites pas: si j’aurais. Dites: si j’avais»). Пока Фернандо Аугусто Бранко читаетъ по бумажкѣ, еще ничего.

Но какъ только министръ отъ бумажки оторвется, онъ съ непостижимымъ постоянствомъ начинаетъ говорить «la pacte», «de la pacte», «à la pacte» (жаль, что въ самоучителѣ это не было предусмотрѣно («Ne dites pas: la pacte. Dites: le pacte»). Французская делегація слушаетъ хладнокровно, она здѣсь ко всемѵ привыкла.

Министръ категорически заявляетъ (къ общему успокоенію), что Португалія рѣшила не вести никакихъ завоевательныхъ войнъ. Это соотвѣтствуетъ и ея историческимъ традиціямъ. «Въ теченіе восьми столѣтій своей исторіи Португалія никогда не вооружалась для завоевательныхъ цѣлей. Рыцари, основавшіе наше государство, боролись лишь за его независимость и позднѣе за его территорію. Отважные мореплаватели нашихъ каравеллъ...»

Отважные мореплаватели португальскихъ каравеллъ не въ состояніи бороться со скукой, все крѣпче овладѣвающей высокимъ собраніемъ. Во второмъ ряду креселъ сіяетъ радостной улыбкой какой-то долговязыи негръ, — не знаю и до сихъ поръ, какую страну онъ представлялъ и что именно такъ его радовало; но свѣтлая улыбка не покидала негра на всѣхъ засѣданіяхъ, на какихъ мнѣ довелось быть. Другіе делегаты вполголоса вяло переговариваются съ сосѣдями. Многіе читаютъ газеты. Въ кіоскѣ, рядомъ съ заломъ, продаются газеты на всѣхъ языкахъ міра. На делегатскихъ пюпитрахъ все же преобладаютъ свѣжіе номера «Journal de Genève».

Швейцарскія газеты очень благожелательно относятся къ конференціи. Онѣ, разумѣются, не могутъ печатать всѣ рѣчи полностью, но изъ каждой воспроизводятъ наиболѣе сильныя мѣста, сопровождая ихъ одобрительными примѣчаніями вродѣ: «Mais oui!» или «On ne saurait mieux dire» или «De longs et unanimes applaudissements saluent ce vibrant appel».

Насчетъ «продолжительныхъ единодушныхъ апплодисментовъ», это не всегда исторически точно. Но, во первыхъ, такъ выходятъ двѣ лишнихъ строки, — надо жить и швейцарскому собрату; а во вторыхъ, масломъ каши не испортишь, — такой сладкой хорошей каши. Рукоплесканія, кстати сказать, разрѣшаются только делегатамъ. Въ ложахъ для дипломатическаго корпуса, для печати, для публики, вездѣ висятъ надписи: «Просятъ не апплодировать».