Земли семи имён

А когда она уснула к вечеру, утомившись, ушёл на минуту и набрал целую охапку, да до неё не донёс – осыпались подснежники лепестками, каплями, светлым соком. Растаяли оттого, что весна уступала свои права, на самой грани стояла, да только не знала, кому давать дорогу, не ведала о лете – не бывало лета в Грозогорье.

Хцеф подходил к Филарт, ступал по теплеющей земле, и под ногами его набирала силу и цвет трава, наливалось краской небо, воздух впитывал северное цветение, редкое, да горячее.

– И это – ты?

Вырвался из туч последний, летучий снег, но бурлили уже ручьи, кололась молодая трава. Хлопья летели на алые глиняные косогоры, словно на кровь червонную. Наступали травы, вересковые соцветия, зелёные волны. Шумели под утренним ясным солнцем поля. Гуляли по ним ветры, ветры в поле, и расплёскивали повсюду магию, щедро развеивали над землями колдовство, шли широкой рекой, омывая берега, забирая зимние тени и метели.

Ветры в поле.

Густыми волнами колосилась рожь, нежилась мята, цвёл вереск. Зеленела весна, гудел ливень… Грохотал, рушась, каменный храм, с проклятиями таял призрак призраков, улетали лебедицами берегини, плескало море, звенело натянутой тетивой само время. Шаг – и на локоть вдаль не уйдёшь, шаг – и в другой земле окажешься…

– И это – ты?..

Солнце расплёскивалось спелой пшеницей, листва разливалась бархатом, воздух густел щебетом, стрекотом, звоном. Лёд таял вдоль троп, лес раздвигал полог, светили из глубины рубиновые ягодные огни: земляника, брусника, сладкий крыжовник подставляли солнцу прозрачные бока… Тёплое и терпкое поднималось в груди, отогревало, кружило.

– И это – ты!

Хцеф наконец подошёл к ней, одурманенный звоном, лесом, летом, тысячу лет не виданным в здешних краях. Правительница Семи земель улыбнулась, и в глазах её плескалось солнце, и светились они ярче, чем в Медных Туманах.

Шумело оттаявшее у подножия Грозогорья море.

– Я бы хотел жить с тобой в этом приморском городе. Я бы хотел никогда не знать твоих имён. Я бы хотел звать тебя Филарт, хотел бы, чтобы ты превращала закаты в малиновое зарево, – ровно сказал Хцеф. – Хотела ли бы этого ты, правительница Грозогорья, богиня берегинь, марево огня, княжна и ворожея?

– Лето моё единственное… другой забрал.

– Никогда-то мне тебя не понять.

6. Одно лето

Лето долетело до города. Дай ему день, два – и польётся широкой зелёной рекой в Грозогорье. Отворит окованные сталью ворота, пышным цветом разойдётся по улицам, превратит весь горный город в один Сад. Первое лето Грозогорья, первое – и последнее – его правительницы.

– Не отдавай лето своё, – молвил Хцеф, касаясь её серебряных волос. – Останься со мной. Разве весна – плохо?

– Весной не цветут маки, весной не созреть малине.

– Зачем же малина, правительница? Много есть ягод, что зреют осенью, есть и зимняя кровь – розовая клюква.

– Мы вместе побывали в Медных Туманах, на что врать друг другу? Никакая ягода алой малины не заменит, советник. Уж тебе ли не понять… – Она улыбнулась, и тревожная дорожка разгладилась на лбу. Сухой рукой тронула запястье Хцефа. – Но есть у нас ещё одно дело, Хцеф Пепельный, прежде чем расстаться. Ведаешь, о чём я говорю? Ведаешь, конечно… О таком разве забывают. Подойди.

Сглотнув горячее, горькое, опустился он рядом со своей правительницей.

– Позже, чем думала, забираю у тебя это бремя, – произнесла Хедвика. – Забираю вместе с ним все нити, что ведут к чужбине.

– Дарю тебе взамен все встречи и радости, и ни призрак, ни человек не тронет тебя скорбью, – откликнулась Гостимира.

– Забираю тревоги и памяти твои, забираю холода и раздумья, – продолжила Нилит.

– Дарю тебе веру, что жива твоя искра, твой шар, дарю тебе ветер, чтобы раздуть уголья, – молвила Имарина.

– Забираю у тебя лёд! – воскликнула Альга.

– Дарю тебе алую малину, – прошептала Филарт.

Она пришла к нему в серебряных зеркалах, когда в Грозогорье цвело пышное лето.

Советник умывался с дороги – вернулся от горных ущелий, где безуспешно искал убежище карлы с голубыми шарами. Зачерпнул из кувшина воды, плеснул в лицо, утёрся… и отпрянул от зеркала над столом. Из глубины глядела на него правительница, но не та хрупкая грозовая дева, что исчезла на его глазах, обернувшись летом Грозогорья, а смеющаяся девушка, что явилась на пути в холщовых лохмотьях. Только теперь была она в сером платье с серебряным поясом да в том самом венке, что упал с её кос на холмах перед Мёртвым городом.

– Как живёшь, Хцеф Пепельный? Забрала у тебя трудные пути, забрала тревоги, забрала холода и думы, да тоску позабыла взять. Не печалься, советник, не холоди сердца. Ты теперь сам властен над своей пустотой. Хочешь – разожги искру. А хочешь – наполни.

– Смеёшься надо мной, правительница?

– Куда уж, – ответила она, да в глазах – лукавые огоньки. – Да и какая я тебе правительница?