Земли семи имён

– На то ты и советник, чтобы всё знать, да ни о чём не спрашивать, – бросила Филарт, сбегая по мощёной тропе ниже и ниже, оставляя Хцефа позади, словно ото всех хотела убежать, словно гнали и гнали вперёд её слова колдуньи. Бежала вниз, а там, в горловине, плескалось озеро, а то и целое море. Хцеф глянул мысленно на карту Северолесья, но ни одного озерца не вспомнил. Хотел было спросить, окликнуть, но…

– На то ты и советник, чтобы всё знать, да ни о чём не спрашивать.

Они вышли из города уже во мгле. Угасли последние сумерки, сиял один рубиновый блеск впереди.

– Пламенеют Медные Туманы, – тихо проговорила Филарт.

Хцеф только подивился: куда девалась резвость, смелость её? Чем ближе подходили к пылающей глубине, тем тише, строже становилась Хедвика…

– Что ты знаешь об этом месте, правительница?

– Лощина мала, нет ей места ни в нашем времени, ни в каком другом, ни в Семи землях, ни в семидесяти семи. В Медных Туманах рождается магия иная, нежели твоя, моя или той колдуньи. Где бы ни расстелились эти туманы, они зовут к себе солнце: рассвет, закат, полдень… Круглый год там ходят тучи да алеют зори, пасмурно да ярко, и в дыму клубится магия.

– Что за магия?

– Огнево хищное, опасное, нежное. Кремень, что выжигает искру.

– Но разве не достаточно в тебе искры? Тебе подвластна дорожная ворожба, колдовство толпы, воля осени… Синий шар в твоей груди.

– Иного рода нужна искра, – криво улыбнулась Филарт. И окинула вдруг его цепким взглядом, словно в первый раз: высокого, статного, серокудрого, золотоглазого. – Уж тебе наверняка знакомая.

– О чём ты, госпожа? – тихо спросил он.

– О том, что неподвластно мне самой разжечь эту искру. Вот только ты, может, и мог бы помочь, советник, да не в этом мире, не в этой земле, не в этом времени…

Хотел было повторить: «О чём ты?» – да осёкся. К чему вопросы, когда почти ясна ему её тихая печаль.

– Да вот Медные Туманы нездешние, может быть, помогут. Хоть хотела, да не хотела я этого, береглась и убереглась, а без этого, выходит, не сохранить то, ради чего береглась.

– Простыми загадками говоришь.

– И ответ к ним несложен. И Туманы Медные – для тех, кто отчаялся путаными путями ходить. А ещё для тех, кто вроде меня остыл в холоде и метелях.

– Или заждался, – беззвучно промолвил Хцеф.

– Отпусти меня, советник. Отпусти одну. Обожди у края, – попросила она, и вновь он расстелил плащ и устроился среди шуршащего гула, краснеющего барбариса, осенних песен. Беспокойная спутница растворилась в тумане… Растворилась – и не вернулась ни через час, ни к полуночи. Минули первые звёзды, когда застывший силуэт среди трав ожил: Хцеф, закинув за плечи плащ, двинулся вперёд. Как ни просила отпустить одну, а страшно было за госпожу свою.

Он нашёл правительницу к рассвету, среди серебряных валунов и красных вихрей. Приречный кленоясень окутал её своей листвой, высокая трава укрыла от туманов. Филарт спала под сенью медной кроны. Он подошёл ближе, склонился над ней, и ровно в тот миг раннее солнце вызолотило её ресницы, очертило скулы, разрумянило щёки. Знал он четыре её имени, а теперь знал и три лика: ласковой лесной девы, суровой северной правительницы и новый, здешний, спокойный, как сквозь глубину солнечных вод, в которых играет солнце, – медной рунной мелии[11].

Туманы клонили в сон, дурманили взор, тушили разум. Хцеф накрыл Филарт своим плащом, а сам прислонился спиной к тёплому стволу кленоясеня и не заметил, как вернулся сначала в звёздное утро, за ним в ночь в Мёртвом городе, а там – к подножию Грозогорья, к лесам грвецев и химер, к прежним своим жизням, к юности, к материнскому крыльцу… Плыли туманы, плыли сладкие маковые дрёмы в усталой памяти.

Очнулся он оттого, что Филарт тёплой ладонью касалась его лба.

– Время выждали, пора и возвращаться. Проснись, советник. Не уходи.

Он открыл глаза и в солнечном ореоле увидел её лицо.

– Вот он я. Здесь. Куда же уйду?

– Туда, откуда не дозваться по имени. Долго ты проспал?

Хцеф поглядел на горизонт, на раскалённый медный бубен солнца, подумал: целую весну проспал, коли по счёту южных городов.

– Долго, не долго, а проснулся.

– Проснулся, да больше не засыпай под деревьями о двух душах. Одна одурманит, другая память вытянет, очнёшься без радости, без имени.

Хцеф слушал и не слушал. Вглядывался в лицо правительницы безымянной, безрадостной.

– Что с тобою?..

Глаза её стали ярче, румянец жарче, волосы отливали медью и золотом. Словно высветилась изнутри.

– Не зря колдунья послала в Медные Туманы, права была, а я сомневалась. Это искра моя задышала. Давно ей простора не было в Северолесье… А здесь тепло, здесь подземные огни и светлые грозы да радуги.

– Как у берегинь?

– У берегинь радуга в неволе, только в озёрах и отражается. А здешняя – свободная, широкая. Ты погляди!

Хцеф поглядел. Вокруг, гася туман, плескалось утро, а по небу развёртывала крылья радуга, шире облаков, шире самого края небес, за полуденные звёзды и ночные светила.

– Куда мы теперь? В Мёртвый город, за магией для здешних земель?