Земли семи имён

– Видишь? Давно в нём тепла твоего сердечного нет. Одно в тебе человечье осталось – в косах твоих.

– Отчего Речной Гость у меня их не отобрал?

– Где ему догадаться, милая, – дразнясь, смеялись русалки. – Он уж и голову сломал, что тебя на берегу держит. Долго думал, что мог, отнял у тебя: и матери своей не вспомнишь, и подруг, и дом позабудешь вовсе, трёх лун не минет, и тепло разлюбишь, как в следующий раз на песок мавкой ступишь… Всё отнял у тебя Гость, к прошлому ведущее, а о косах не догадался. О том, как подруги твои косы тебе заплетали цветами, как мать твоя их лентами убирала, как гадала ты на суженого, на дорогу на прядях своих… В этом и прошлое твоё, и дом, и любимые.

– Зачем вы у меня косы просите? На что вам тепло человеческое?

– Разве нам на берег выйти не хочется? Над нами нет королевы речной, нет короля озёрного, не ходит к нам Речной Гость – некому шить для нас платья, девами нас обращать. Отдай тепло – так и уйдём из реки! А самой тебе они не пригодятся больше…

– Надолго ли хватит вам кос моих?

– Выйти на берег хватит, – зазвенел русалочий хор, – а там… А там…

– Берите! – крикнула она, приникая к зеркалу, протягивая руки. – Забирайте! Только время моё верните, сёстры!

Косы упали, разметались рыжие пряди по воде, словно герберов цвет…

– Помни: нет больше луга твоего, нет туда дороги! Нет больше жизни русалочьей твоей, нет туда возврата!

Выкрикнули русалки, рассмеялись жутким хохотом, и стих хор, и сгинул гул. Опустело зеркало – одна чёрная вода точит серебряную амальгаму.

– Ау-у… – растерянно шепнула Имарина. Словно угасло что-то внутри, и легче, и тоньше стало тело. Ни вихря не было, ни волны, только вдруг оказалась она у самого берега. Перед глазами – сосны, да лунная дорога, да трава. А впереди мавки. Пляшут на берегу. Глядит на них Имарина сквозь кружево папоротника, и глаз не отвести от их нефритовых лиц, фарфоровых рук, белоснежных платьев…

Замерла и не дышит. Память вспышкой пришла, изморозью, испугом: вот-вот вцепится в её плечи Речной Гость: «На мавок моих загляделась, милая? Хочешь и сама такой стать, нежной да бездушной? Приходи в Зелёную Реку. Сёстрами будете!»

Вздрогнула – и вправду вцепился в плечи! Словно клещи впились! Обернулась, немея, а там из воды – чёрная русалка.

– Последняя я, что из прошлой жизни видишь. Уплыву – позабудешь! Одно помни: из сказки здешней нет дороги Речной Гостье!

Плеск ледяной, глубокий, круги по воде, тишь…

Запел петух за соснами. Румянец с золотой жилой лёг на луг. Засияла зелёная вода. По солнцу самая муть, самая гниль светлее кажутся.

– Гостя Речного не ищи, из реки уходи, на луг не рвись. Луга нет, почернел, выгорел, погубил и Гостя, и суженого твоего, и саму тебя погубил…

– Что ты говоришь? – Широко раскрыты глаза, руки плетут острую осоку, словно лезвия перебирают.

– Гость желал тебя Гостьей своею сделать, ждал, покуда ты русалкой станешь навеки, покуда по самое сердце вода тебя затопит. Думал, гадал, отчего столько в тебе человечьего, не речного. Сотня лун миновала, а ты хвостом русалка, косами русалка, взглядом и тем русалка, а сердцем – человек… Ушёл он на твой луг, выжег травы, срубил сосны. Озеро осушил, суженого сжёг…

– Сжёг? – прошептала Имарина. Шёпот разнёсся по воде, окатил берега, взметнулся выше крон, само солнце на миг взрезал ледяной тоской.

– Желал тебя сделать Гостьей своей, госпожой и владычицей на Реку привести, а сам уйти желал, да разве Река отпустит, коли никого на своё место не заманишь, не закружишь? Думал, любовь твоя тебя на плаву держит, захлебнуться зеленью алому сердцу на даёт. Ушёл на луг твой, любовь твою погубить… А мы, сёстры его с Черноречья, в ту минуту и повернули время вспять на сотню лун – в тот день увели, в какой он в реку тебя забрал… Всё, что было на твоём лугу, всё ушло с лунами твоими.

– Вы знали, что он на лугу? Знали, что исчезнет всё?

– Знали… – Водоросли шелестели, утро полнило воздух, шёпот русалочий всё тише, тише становился. – Да ты сама выбрала время вспять повернуть. Нет дороги назад, милая, да и горевать нет тебе времени: уплыву – всё позабудешь…

Тени мавок мелькнули по лугу, плеснули русалочьи хвосты.

Заново зазвенел день, что сотню лун назад отзвенел.

5. Не торопи реки, Гостья

Пряди порыжели, ветры окрепли, осень накрыла реку да берега. Лето выгорело, последние сполохи остались. Тает сжатая рожь, мокрые октябрьские луга тяжелеют дождями.

Всё остаётся.

Всё сменяется.

Гостья бродила по прибрежным откосам, и солнце не страшило её – не в силах были лучи испепелить Речную Госпожу. По первому снегу бродила под прощание листопада, гуляла в приречных лесах под молчание зимних птиц.

Искала.