Земля

– Остается моя бедная дурочка, и я не знаю, брать ее с собой или нет. А не взять нельзя: без меня некому даже посмотреть, сыта она или нет.

Ван Лун сказал это в укор жене старшего сына, потому что она не хотела видеть дурочку около себя, а ломалась, привередничала и говорила:

– Такая, как она, совсем не должна была бы жить, и если я буду смотреть на нее, мой ребенок родится уродом.

Старший сын Ван Луна помнил, что его жена не любит дурочки, и потому промолчал и не сказал ничего. Тогда Ван Лун раскаялся в своем упреке и сказал кротко:

– Я перееду, когда найдется невеста для моего среднего сына, потому что удобнее оставаться здесь вместе с Чином, пока это дело не будет улажено.

Поэтому средний сын перестал его уговаривать. Кроме Ван Луна с младшим сыном и дурочкой, в доме остались только дядя с женой и сыном и Чин с работниками. И дядя с женой и сыном перебрались на внутренний двор, где жила прежде Лотос, и забрали его себе. Но это не особенно огорчило Ван Луна, так как он ясно видел, что дяде осталось прожить немного дней. Когда этот праздный старик умрет, кончатся обязанности Ван Луна к старшему поколению, и если двоюродный брат не будет подчиняться, никто не осудит Ван Луна, если он его выгонит из дому. Чин перебрался в передние комнаты, и работники вместе с ним, а Ван Лун с сыном и дурочкой жил в средних комнатах и нанял дородную женщину, жену одного из работников, прислуживать им.

И Ван Лун спал, отдыхал и не заботился ни о чем. Он вдруг почувствовал большую усталость. В доме было тихо и мирно. Никто не беспокоил его, потому что младший сын, молчаливый юноша, сторонился отца, и Ван Лун едва знал его: настолько молчалив был юноша.

Но в конце концов Ван Лун отдохнул и велел Чину искать невесту для среднего сына. Чин от старости съежился и высох, как тростинка, но в нем еще оставалась сила старого и преданного пса. Ван Лун не позволял ему работать мотыгой в поле или идти за плугом, и все же он был полезен, потому что присматривал за работниками и следил, как вешают и меряют зерно. Выслушав, чего хочет от него Ван Лун, он умылся и, надев свой новый халат из синей бумажной материи, отправился по деревням. Там видел он многих девушек и наконец вернулся и сказал:

– Мне было бы легче выбрать жену для себя, чем для твоего сына. Но будь я молод и на месте твоего сына, я взял бы девушку за три деревни отсюда – это хорошая, веселая, заботливая девушка, и недостаток у нее только один: она смешлива. Отец ее согласен и даже рад породниться с твоей семьей через дочь. Но я сказал, что без твоего согласия не могу ничего обещать.

Ван Луну показалось, что это достаточно хорошо, и так как ему не терпелось покончить с этим делом, он дал свое согласие, а когда были присланы бумаги, поставил на них свою подпись и, вздохнув с облегчением, сказал:

– Остался еще один сын, и я покончу со всеми этими свадьбами и женитьбами. Я рад, что близок мой отдых.

И, назначив день свадьбы, он отдыхал и дремал, сидя на солнце, как сидел прежде его отец.

Ван Лун начал подумывать, не сдать ли дальние поля в аренду крестьянам, так как Чин стал слаб и стар и сам он отяжелел от еды и старости, а третий сын был слишком молод, чтобы взять на себя ответственность.

Так и сделал Ван Лун, и многие крестьяне из окрестных деревень приходили к нему снимать землю, договариваясь об арендной плате, и становились его арендаторами: половина урожая отходила к Ван Луну как владельцу земли, а половина к арендатору за его труд; Ван Лун обязывался доставлять условленное количество навоза, и бобовых жмыхов, и кунжутных отходов с маслобойни, после того как смолото будет кунжутное семя, а арендатор должен был поставлять разные овощи к столу Ван Луна и его домашних.

И так как уже не было прежней нужды в его руководстве, Ван Лун отправлялся иногда в город и спал во дворе, который велел для себя приготовить. Но с наступлением дня он возвращался к своей земле, проходя через ворота в стене, окружающей город, как только они отпирались на заре. Он вдыхал свежий запах полей и, возвращаясь на свою землю, радовался ей.

Потом, словно боги смягчились на этот раз и хотели приготовить ему мирную старость, сын его дяди, который не мог ужиться в доме, где стало тихо и не было женщин, кроме дородной служанки, жены одного из работников, услышал о войне на Севере и сказал Ван Луну:

– Говорят, что к северу от нас идет война, я хочу воевать. Я пойду на войну, если ты дашь мне серебра на одежду, на постель и чужеземную огненную палку, которую носят на плече.

Сердце Ван Луна подскочило от радости, но он искусно скрыл ее и начал притворно возражать:

– Ты единственный сын моего дяди, и после тебя некому продолжать его род, а мало ли что может случиться, если ты уйдешь на войну?

Но сын его дяди ответил, смеясь:

– Ну, я не дурак и не пойду туда, где моя жизнь будет в опасности. Если начнется сражение, я убегу и не вернусь, пока оно не кончится. Я хочу перемены, хочу попутешествовать и посмотреть чужие края, пока еще не состарился.