Земля 2.0 (сборник)

Маниша смотрела на него, округлив глаза. Как будто ей и правда было интересно. Гудвин ощутил мимолетное раздражение. Он и сам прекрасно мог бы рассказать своей трансе про систему репарации, только для нее эта информация была совершенно бессмысленной, как и любая информация, не касающаяся Хозяина. Она просто поддерживала разговор. А может, провоцировала его, Гудвина, на ревность. Тем более не следовало вестись. Пусть чирикает с ветеринаришкой, а мы пока посмотрим на добычу… Последнюю Добычу, даже вот так. Без нее коллекция охотничьих трофеев Гудвина была неполной, с ней станет предметом зависти любого из братьев-охотников. Homo filliensis. Без «sapiens». Хотя в тесном охотничьем кругу их называли просто «филешками».

Достав бинокль (а ветеринаришка наверняка мог просто включить зум-режим в своих модифицированных глазах, скотина полутрансгенная), Гудвин уставился на то самое сплетение ветвей, где располагалась колония «филешек». На заднем плане звучало унылое блеянье Борового: «Первая Волна экспансии… планетарный кодекс… система открытого цикла, придуманная доктором Моррисоном…». Ох да. Урок биоистории, пятый грейд.

«Первое. У поселенцев нет пути назад. После посадки колония становится совершенно автономной».

«Второе. Поселенцы должны по максимуму использовать местные ресурсы».

«Третье. Колония считается успешной в случае появления детей, родившихся непосредственно на планете пребывания».

Самая дебильная ошибка, совершенная за всю историю человечества. Это, плюс ушатанная система репарации. Да. Дети рождались. На Шторме, например, сейчас они рождались с жабрами, вертикальными зрачками, перепонками и способностью к телепатии. На Инее – с шерстью и набрюшными сумками для вынашивания потомства. А почему бы нет, холодновато же там, на Инее. На Ротонде рождалось вообще невесть что, не пожелавшее общаться с десантниками Второй Волны и упрямо зарывшееся под землю. И планетарный кодекс, ага. Все эти жабрастые и сумчатые считались теперь самостоятельными цивилизациями разумных, которым на Матушку-Землю было положить с прибором. Или нет, в зависимости от уровня развития экзоцивилизаций, мысленно хмыкнул Гудвин, – приборы-то имелись далеко не у всех. С некоторыми удалось установить дипломатические и торговые отношения. Некоторые даже признали хомосапиенсов давно потерянными братьями. Нет, конечно, человечество на Старой Земле тоже потрепало во время трех Великих Войн. Натуралов среди землян осталось меньше пяти процентов. А нынешние трансы могли кое в чем дать фору этим, из Первой Волны. Но в любом случае иноземная дипломатия с ее политесами лежала вне сферы интересов мистера Гудвина. Экзолюдям не нужны были его мобильные дома. И на экзолюдей нельзя было охотиться, как и на прочих разумных. Это ясно оговаривалось в законе об охоте и рыболовстве, а мистер Гудвин был законопослушным гражданином. Единственным прекрасным, щекочущим нервы исключением из этого закона были обитатели Филлет. По всем критериям они не соответствовали понятиям разумности. Да, проф Моррисон и его адепты в этом случае явно переборщили с генной пластичностью. Где-то на полпути ко Второй Волне филлеане – «филешки», скажем уж прямо, – утратили разум.

* * *

Сначала появился зуд. Зуд был неудобен, мешал пребывать в радостно-теплом ничто. Но сопротивляться ему можно было только осознав свое Я.

Затем появился свет. Он был теплым, мягким, розоватым. Приятно колышущимся. Это было хорошо. Правильно.

И все-таки зуд никуда не делся. Я завертелся, пытаясь в окружающей розовой правильности найти его причины. Не найдя их, Я испытал новое чувство. Радость. Оно заставило Я радостно заколыхаться. Колыхаться было приятно. Розоватое светлело в месте толчков и издавало смешные звуки.

Колыхнувшись особенно сильно, Я ощутил боль. Это было странное, пришедшее извне чувство. Извне сообщало, что ему больно, и Я поумерил толчки.

Боль была лишней и мешала правильности, но пробудила в Я интерес к извне. Осторожными касаниями Я выяснил, что извне ему подчиняется. Это правильно. Это было хорошо. Радостно.

МОЕ! Новое открытие заставило Я на мгновение замереть. Это было словно вспышка розового света. Я вдруг ощутил себя цельным. Ощутил, что извне – это просто шкура. Ощутил, что извне шкуры есть другие правильности – пустошкуры, а еще извне – древодом, и это правильно, тепло и вкусно, а извне древодома есть другие древодома, а в них пустошкуры. Какие-то были МОЕ, какие-то – НЕ МОЕ, и это было неправильно. Злость. Это было новое чувство. Но не то. Зудело не оно.

Зуд. Я решил, что именно это мешает спокойно пребывать в радостном розовом небытии. Зуд был извне извне. Извне всего, что МОЕ.