Земля 2.0 (сборник)

– Аллоизий, ты – последний священник на этой планете. Символично, что ты – экзорцист, – професс вытащил из конверта серебряный епископский перстень – такой же скромный, как и его собственный. – Прошу, дай отпор дьяволу! Защити эти земли от скверны! Сделай то, что не получилось у меня.

Выпученные глаза Аллоизия стали еще больше и круглее. Во взгляде появилось нечто пугающее, фанатичное. На оттопыренной губе выступила пена. Но уже в следующий миг экзорцист взял себя в руки, вытер рот тыльной стороной ладони.

Я затравленно поглядел на Аллоизия, на Томаша, а затем – снова на серебряную вещицу в немощных руках професса.

– Прими перстень, как печать верности, чтобы, украшенный незапятнанной верой, ты хранил непорочной Невесту Божию, то есть Святую Церковь.

После этих слов у нашей общины из пяти человек появился новый прелат.

– Монсеньор! Монсеньор! – Мы с Томашем по очереди поцеловали перстень на руке Аллоизия.

Это был одновременно торжественный и очень печальный момент. Я глядел на професса, гадая, сможет ли он выкарабкаться. А вдруг произойдет чудо? Я всем сердцем хотел в это верить. Но, увы, не мог.

– Монсеньор! – в свою очередь обратился Аллоизий к профессу. – Ваша преданность Господу всегда была для меня маяком во тьме.

– Этого света явно недостаточно. – Професс с тоской посмотрел на свой перстень; придет время, и наш добрый пастырь будет похоронен вместе с ним. – А теперь – ступайте! Мне нужно отдохнуть.

Томаш склонился над Габриелем, чтобы поправить ему подушки и помочь укрыться. Повсюду пестрели мелкие пятна крови: на подушках, одеяле, руках професса. Томаш поднес к губам больного стакан воды.

Габриель встретился со мной взглядом; его глаза поблекли, и в них не было ничего, кроме усталости Сизифа. Я поспешно вышел, за моей спиной грянул мучительный булькающий кашель.

Аллоизий стоял, прислонившись спиной к переборке. Пальцы правой руки были сжаты в кулак, на котором тускло блестел символ его епископской власти. А может быть – бессилия.

Следом за мной вышел Томаш. Он сокрушенно покачал головой.

– Слишком много сомнений… В нем всегда были сильны противоречия…

– Он честно нес послушание и выполнял волю Его Святейшества, – возразил Аллоизий, мне же резануло слух, что они говорят о профессе в прошедшем времени.

– Он сам признал, что не принес Христа в своей душе.

– Он был излишне самокритичен, – ответил Аллоизий. – А может, за него говорила болезнь.

Втроем мы двинулись к открытому шлюзу. Снаружи начинало вечереть. Мне нужно было проверить оранжерею: за всеми этими событиями не стоило забывать о повседневных обязанностях. И без того сорваны все графики, сбит распорядок дня. Община полным ходом погружалась в хаос: на «Святом Тибальде» грязь, лаборатории и мастерские закрыты, оранжерейные растения – без присмотра…

Маттео лежал на трапе лицом вниз, протянув руку к открытому шлюзу. Ряса на его правом плече была порвана в клочья, виднелась жилистая рука, несколько раз располосованная вдоль бицепса чем-то острым.

– Не доглядели! – схватился за голову Аллоизий и тут же кинулся к лежащему брату. – Господи, за что?

Он осторожно перевернул Маттео, сел рядом и обнял его за плечи. Вид Маттео был страшен: пара глубоких царапин пересекала нашему мастеру на все руки лицо, правое ухо превратилось в лохмотья, а под ним, заклеенная грязью и запекшейся кровью, темнела колотая рана. Даже не одна, а две раны, расположенные рядом.

– Он живой! – объявил Аллоизий с внезапной надеждой и теплом в голосе. – Живой, старик! Сердце стучит.

– Куда его? – деловито поинтересовался Томаш. – В келью или в лазарет?

– В лазарет! – принял решение Аллоизий. – Сделаем перевязку и перельем кровь. А затем будем молиться, чтобы Господь не забрал и его!

Томаш схватил Маттео за ноги, вдвоем с экзорцистом они подняли раненого и спустились с трапа, я же побежал впереди, чтобы открыть для них двери.

Томаш покинул лазарет практически сразу – вернулся на «Святой Тибальд», чтобы присмотреть за профессом и сварить рыбную похлебку.

Когда мы закончили обрабатывать Маттео раны, солнце уже скрылось за вершиной Святого Духа. Густая тень наползла на опустевший лагерь, а небо окрасилось привычным багрянцем, чуть тронутым растрепанными нитями перистых облаков.

За пределами межгорной долины вновь поднимался ветер, и я думал об Адаме и Еве Марса, которые наверняка укрылись от холода и ночных страхов в глубине пещеры.

Аллоизий почти все сделал сам. Он не ругал меня за рассеянность, как это часто делал покойный Яков. Он не попрекал меня за неуместную сейчас боязнь крови и вида страшных ран. Я ассистировал ему честно, насколько мог, а он не требовал от меня чего-то большего.

Наконец наши труды были возблагодарены: Маттео очнулся.

– Я видел ее… – прозвучал из-под бинтов хриплый голос. – Дайте воды! – Он согнулся, пытаясь приподняться. – Я видел ее! Видел!

Аллоизий схватил его за плечи и прижал к койке, а я быстро нашел склянку с дистиллированной водой и резиновую трубку.

– Успокойся, брат! – увещевал раненого Аллоизий. – Ты потерял много крови. Ляг, смочи горло и расскажи все по порядку!