– «Семь пещер», на языке ацтеков, – ответил я, валяясь на баке ветробота на куче спальных мешков. – Скальный город в кольцевых горах кратера. Мы будем там завтра.
– А я думал, что видел все, – пробормотал доктор, запрокидывая голову, чтобы посмотреть, как в высоте смартгроты хватают неуловимый марсианский ветер.
– Она чемпион гонок по нулевому меридиану, – сообщил я.
– Откуда ты знаешь?
– Это есть у нее на лице.
По-моему, он меня не понял. Раньше, на Земле, была такая пословица: «У него на лице все написано». Сейчас и здесь она не имеет смысла, потому что мы действительно рисуем и пишем все на масках скинов: имя, достижения, девизы, положение. Это лишь одна из многих вещей, которые террареформаторы перенимают у нас, пока робко и частично, но в будущем это наверняка станет нормой для любого марсианина.
– Зачем ты следуешь в Чикомосток? – спросил я Тонанцин. Ветроботы именно следуют, не едут. Ездят райдеры. Важно не путать.
– Я слышала, в Дичи объявился человек, на которого снизошел Великий Дух, – объяснила Тонанцин. – Надеюсь застать его там. Я уже три года в священном путешествии. Раньше я ловила лед в углекислотных озерах Севера, надеюсь вернуться туда к семье, они очень давно меня не видели. Слово Великого Духа изменит все.
– Н-да, – вздохнул я. – Я тоже надеюсь, что его найду… Тоже давно не был дома. Очень давно.
А доктор вздохнул и сказал невесело:
– А у меня место на корабль отсюда. Если я не успею вернуться, застряну тут еще на два года…
Он печально щурился на солнце.
– Тонанцин, – произнес он. – Ты действительно думаешь, что здесь где-то бродит человек, на которого снизошел Великий Дух? Или это только дань верованиям предков с Земли?
– Конечно, он где-то здесь. – Тонанцин удивленно покосилась на доктора, не выпуская кормило из рук. – Его не может не быть.
– Мы же изжили все это, – пробормотал доктор, глядя на уходящие назад барханы. – Безумный мистицизм, идеологическую одержимость. Откуда это все взялось здесь?
– Ну, – задумчиво отозвался я. – Тут есть о чем подумать. Вот чем была Мертвая колония?
– Нечто худшее, чем просто преступление, – немедленно, как по-выученному, отозвался доктор. – Ошибка планирования. Грандиозная ошибка.
– Да не было это ошибкой, – со вздохом ответил я. – Они знали, на что идут. Это был краеугольный камень. Кровь под фундаментом. После такого самопожертвования никто уже не мог оставить Марс в покое, ведь так? Или их смерть была зря?
– Все было ровно наоборот, – быстро отозвался доктор. – Из-за того, что они погибли, из-за того, как они погибли – а это видел весь мир в прямом эфире, – человечество надолго отвернулось от космоса.
– Занятная версия, – не стал спорить я.
– Это факты, – отрезал доктор.
– Это интерпретация фактов. Как погибнут первоколонисты, не имело никакого значения. Важно только то, что они были обречены.
– Это ты так извиняешь вот это вот ваше всеобщее марсианское мракобесие? – удивился доктор.
– Это ты спросил, откуда все взялось. Я только ответил, – прищурился я. – Это то, что внутри нас. И если удалять – то только редактируя ДНК. Великий всепланетный колонизационный проект, триумф научного мышления, вершина рациональности, а жертву все равно принесли.
Я подождал, но доктор молча слушал, и тогда я продолжил:
– Это у людей в генах. Это было выгодно для эволюции. Когда-то на Земле только те общества перешли от малочисленных племен охотников к сообществам с сильными вождями, а от них к деспотическим теократиям Нила и Междуречья, кто мог чувствовать сверхъестественное. Верю в то, что невозможно, и это делает меня способным к превосходящим всякое воображение достижениям. Ведь когда перед тобой стоит задача, которую не одолеть ни тебе, ни детям твоим, что остается? Только начинать снова верить. Во что угодно.
– И побуждать людей к массовым самоубийствам – тоже? – язвительно переспросил доктор. – Это сон разума.
– Нельзя же все время не спать, – ответил я и не был понят. Метафоры лживы.
– Ты знаешь, что именно делают табуларассеры? – спросил меня доктор. – Они увлекли за собой этих детей несбыточными обещаниями. То, что они обещают, невозможно. По крайней мере, для людей.
Я промолчал. Ну да. Тот, кто выживает, – марсианин, исконная великая раса, они старше обезьян с Земли. Тот, кто нет, – падаль человеческая. Кто отступит, когда вопрос поставлен таким образом?
Не это ли подтолкнуло моего брата отправиться сюда? А может быть, мой пример, мое бунтарство стало единственным топливом для его побега? И мой негодный образ жизни он сменил на свой, еще более негодный?
Чувство вины оказалось непривычно заслуженным. Оно и гнало меня вперед. Надеюсь, он не рискнет раньше, чем я его найду…
– Тонанцин, – напоследок спросил доктор. – А что будет, если ты найдешь этого своего одержимого?
– Да не дай бог! – засмеялся я. – Уверен, что найденное ей не понравится.
Тонанцин, молча слушавшая, на этом месте приподняла маску своего шлема и сердито плюнула за борт. Сегодня на солнце было всего минус шестьдесят, и ее плевок упал в песок ледяным камушком.
Я заткнулся.