Если я сейчас постучу, то бабочка испугается и улетит, так? Так. А как я тогда потом докажу, что я видела именно бабочку? Что я ее не придумала? Вот. Никак.
Я осторожно отошла от окна. Бабочка продолжала шевелить крылышками, но делала это все медленнее и медленнее, словно вот-вот заснет.
Можно было, конечно, позвать взрослых, например папу, – но пока они спросят, зачем, пока поверят, пока придут… бабочка и улететь может. И они мне тогда не поверят и обидятся, что я их просто так вызвала. Еще подумают, что мне скучно и я так с ними поиграть захотела.
Нет.
Мне надо самой поймать бабочку и показать ее им. Тогда мне и верить не надо будет – вот же она, всамделишная марсианская бабочка. А если она улетит… что ж… тогда об этом буду знать только я. Но зато никто не будет мне не верить и смеяться.
Я быстро-быстро сбегала в свою комнату и надела костюм для улицы. Вообще папа строго-настрого запретил мне выходить одной, сказал, что нам тогда сильно от мамы попадет. Но думаю, что когда мама узнает про бабочку, она ругаться не будет.
Главное было – не встретить никого по дороге. А то обязательно бы стали спрашивать – куда я иду, да еще в таком костюме. А потом взяли бы за руку и привели к папе. И никакой бабочки, вот.
Но никого не было. Это и понятно – все или в лаборатории, или на улице работают, по коридорам никто ходить не любит. Потому что коридоры скучные. Ни окон, ни интересных кнопочек, только несколько лампочек, и всё.
Для того чтобы выйти на улицу, нужно нажать три кнопочки и потянуть за рычаг. Папа смеется, что это специально для того, чтобы маленькие девочки одни не гуляли, – но он-то не знает, что можно не тянуть, а просто вот так вот упереться и повиснуть. И тогда дверь откроется. Но, честно говоря, я сама об этом только что узнала.
И знаете, что?
Бабочка ждала меня у выхода на улицу!
И это была именно та самая бабочка, которая сидела на окне! Что я, бабочек не могу различить, что ли?
Она сидела на красном песке – это не настоящий песок, больше похоже на пыль, как из прадедушкиного старого ковра, но тут все называют это «песок» – и продолжала складывать и расправлять крылышки.
А потом вдруг взяла и взлетела.
Пролетела немного и снова села.
Я сделала несколько шагов к ней.
Она сделала вид, что меня не видит.
Но как только мне оставалось до нее еще один шаг, она – оп! – и взлетела.
Да, я поняла! Бабочка со мной играет! Она играет в догонялки! Ну что ж… во дворе я лучше всех играла в них. Никто от меня не уходил. А уж тем более – какая-то бабочка.
Мы играли с бабочкой долго. И вы не подумайте, я смотрела, куда она летит. Если бы она улетела далеко от купола, я бы никуда не побежала за ней. Я же все-таки понимаю, когда совсем-совсем что-то не надо делать.
А потом мы забежали за маленький холмик и вдруг…
…самое больное – когда ударяешься локтем, знаете, когда такие мурашки еще потом по нему бегают? – и еще когда подворачиваешь ногу.
Честно-честно, я аккуратно бежала. Не смотрела, конечно, под ноги – как туда смотреть, когда перед тобой настоящая марсианская бабочка? – но ставила их очень аккуратно.
И вдруг бах – и в ноге очень-очень больно, и я лежу на земле, то есть на Марсе… лежу, в общем. Хорошо, что тут падать не так жестко, как дома, – папа рассказывал, что это потому, что тут что-то с силой и тяжестью другое. Но в ноге больно, как и везде. Очень-очень.
А еще и встать нельзя никак. И из-за холма меня не видно, вот.
И ползти не получается, потому что, как только шевельнешь ногу, так сразу будто тебя кто-то кусает по ней – аж до спины. И в глазах сразу слезы появляются. Вот.
А еще папа говорил мне, что в этих костюмах воздуха на совсем небольшое время. И когда его мало, то загорается красная лампочка. И это тоже вот.
Знаете, когда лежишь на красном песке – не сразу видишь, что красная лампочка уже давным-давно горит.
Бабочка сидела около меня и шевелила крылышками.
Я протянула руку.
Бабочка вздрогнула и не улетела.
Я коснулась ее крылышек.
Я никогда не трогала бабочек. Дома мама запрещала мне это делать, говорила, что я обобью пыльцу с них и бабочка никогда не сможет летать. Наверное, она права. Я видела, как девчонки пытались поймать бабочек. Крылышки потом становились помятыми, в каких-то серых пятнах, – и бабочки не могли взлететь. А потом их ловили мальчишки и отрывали им крылья. Зачем? Почему мальчишки пытаются всегда все сломать? Я спрашивала у папы – и папа ответил, что это называется не сломать, а «посмотреть, что внутри», «исследовать»… но ведь если что-то потом не работает, то это и называется «сломать».
Я очень боялась, что могу сломать эту бабочку.
Но знаете… Она была другая. Она была не такая, как на Земле. Теперь я поняла это совершенно точно.
Крылышки.
У нее были другие крылышки.
Эти крылышки мама бы разрешила трогать. И эти крылышки очень-очень захотели бы оторвать мальчишки. Зато их точно бы не повредили девчонки.