— Теперь с ангелами Господними… Аля, сейчас главное для тебя — остаться в живых и на свободе, понимаешь? И… как бы ужасно сейчас все ни казалось, если о происходящем узнает отец Яромир, может стать еще хуже… Но тут тебе решать, девочка моя.
Ее верхний окуляр, дрогнув, поднялся выше, и Аля, обернувшись, увидела, как между заросших травами дюн к морю выходит толпа — дети Второй Доммы держались строем — не идеальным, как на картинках про войну, но узнаваемым и оттого страшным. За ними, пытаясь идти в ногу, шли человек сорок своих, еще вчера родных, а сегодня уже принявших решение присоединиться к тем, что принес «не мир, но меч». И позади всех, возвышаясь до неба, шагала Лана.
— Здравствуй, сестра, — сказала она Павлине, — ты уже знаешь, что овдовела?
Павлина стояла не двигаясь, уперев щупальца в камень. Лана подошла ближе.
— Хорошо, что мы тебя сразу нашли. Ты же понимаешь — мы бы под каждый камешек заглянули, Море бы твое бесценное вскипятили, пока тебя бы не сыскали для нежного семейного разговора, вот как у нас сейчас начинается, да, Полечка? Неужели ты мне не рада? Ведь если бы не ты, меня бы сейчас здесь не было. Если бы не ты, сестричка, я бы уже лет сто на Казанском лежала, с Витей под одним надгробным камнем. А понадобилась тебе когда-то моя вера, моя семья и мой муж — и вот стоим мы обе в механических телах на другом конце Галактики. И знаешь что? — Лана несколькими длинными шагами покрыла расстояние от дюны до края парапета.
— У меня больше! — сказала она торжествующе.
Павлина молчала, не двигаясь. Аля шагнула между нею и Ланой, вызывающе подняла подбородок. Та засмеялась из своей бронированной башни, смех был механический, неестественный, как скрежет камня по металлу.
— Ах, Полиночка! Вот это смиренница, все по правилам. Контрабандой себе ребеночка заделала? Генетический материал подменила? Девчонка-то знает, нет? По лицу вижу — не знает. Сюрприз, племянница!
— Врешь! — сказала Аля звонко (быть такого не может! А как же мама и папа с Земли на картинке? А как же Игрек и погибшие сестры?)
— Я не вру, — сказала Лана. — Но мне пора. У меня теперь две Доммы и шестьсот детей. Здесь их, конечно, проредить придется, и заняться этим нужно побыстрее…
Павлина подняла окуляры, свела их на Алином лице.
— Прощай, — сказала она. — Прости, до…
Резким ударом щупа, бронированная розетка которого была остро заточена, Лана вырвала из тела Павлины блок питания — будто сердце. Толкнула тело вниз, в воду. Медленно повернулась к Алине. Но той на парапете уже не было, она вошла в воду беззвучно и плыла вниз, догоняя мертвое механическое тело, в глубине которого, неспособная пошевелиться, умирала белокурая девушка со старого снимка. Тело толкнулось в дно, подняв облачко ила, бросились врассыпную рыжие проворные крабы. Аля подплыла, молясь, чтобы контрольная панель не оказалась под телом.
«Господи Исусе, звездами в глазах твоих, святостью имени твоего, теплотой любви твоей прошу…»
Дотянулась, переключила в ручной режим, достала контейнер с мозгом. Под разъемами для физраствора у него был крохотный автономный блок — кислород и питание для мозга на пару часов, и капсула искусственной комы, с которой их можно растянуть на три-четыре дня. Аля активировала блок и раздавила капсулу. Ухватила контейнер коленками и поплыла прятаться под парапет — наверху, под самыми мостками, там был воздушный карман. Воняло гнилыми водорослями, совсем рядом болтался в воде дохлый лосось. Жужжали мухи, воздух был затхлый и темный. Слышно происходящее наверху было как сквозь вату.
— Все дно обыскали, нету ее. Тело матушки лежит, а девчонки нет.
— А она точно не выныривала?
— Куда она тут деться-то могла?
— Может, головой ударилась, когда ныряла, и лежит где-нибудь в трубах? Через пару дней всплывет…
Аля узнала голос Анфисы. Уж кто-кто, а она хорошо знала, как Алина плавает и как долго дыхание держит.
— Пойдемте уже в столовую? Матушка Есения и девчонки уже должны были ужин приготовить?
— Вы идите, мы останемся дотемна. Лана сказала — поймать девчонку, из-под земли достать.
— Тогда уж из-под воды… Говорю вам — утонула она, чего тут ждать?
Аля ждала часа три, считая секунды и наблюдая, как сереют крохотные полоски белого света, пробивавшиеся сквозь сочленения парапета. Она очень замерзла, пару раз у нее сводило ноги, и она роняла Павлину, но тут же ныряла и догоняла. Вообще-то она хорошо понимала, что четыре километра до осолонителя ей, замерзшей и усталой, с неудобным контейнером наперевес, не проплыть по ночному холодному морю. Но там была безопасность, связь, тепло, убежище — матушка (мама?) велела плыть туда — значит, следовало как-то добраться.