Земля 2252

Ливадов выругался, давя в себе малодушие. Несмотря на все сомнения, так хотелось, чтобы рабский ошейник просто сняли русские, для которых он окажется своим. Да только что получится, если это будут какие-нибудь не такие или не те русские?

Девятиэтажка походила на полуразрушенный заброшенный замок в лесу и все тянулась и тянулась вдоль грунтовки справа от неспешно идущего по колдобинам автомобиля. Вообще-то к церкви должны были свернуть прямо перед ней, но в зарослях слева от дороги проезда не было.

Ехали теперь в тишине. Андрей вдруг понял, что Рамирес смолк, и, признаться, это обрадовало. До тошноты противно играть в спектакле миссионера.

Грунтовка и джип добрались до внутридворового проезда через девятиэтажку, его хорошо видно над кустарником. Здесь раньше был светофор на пересечении Советской и Республиканской, которая, кстати, в прошлом напрямую вела к железнодорожному мосту. А нынче никакого перекрестка: грунтовка просто берет влево, делая поворот почти под прямым углом.

Прежде вокруг перекрестка было просторно. Дома отступали от дороги, а по направлению к Волге и мосту, слева вдоль Республиканской улицы, располагался сквер – почти до самой церкви, куда направлялся джип американца. Сейчас по обе стороны от грунтовки все заросло папоротником. Кое-где меж стволов видны груды камней.

Неожиданно грунтовка и папоротник по обе стороны от нее кончились. Обширная прогалина с невысокой травой и сиротливым бетонным столбом, который когда-то держал лампу уличного освещения. Остальные, что в прошлом торчали из круглой клумбы, давно исчезли, а он невесть зачем сохранился посреди Октябрьской площади.

Это была она. Сквозь окна на стороне негра и белобрысого водителя видна церковь Параскевы Пятницы, и дальше сквозь лобовое стекло – дома, что высились по Республиканской улице, когда она продолжалась после площади.

Разноэтажные, от двух до девяти этажей, и разных же эпох. Отсюда даже казалось, что все дома неплохо сохранились. Стоят по обе стороны от проезжей части, а вот дороги больше не существовало. Между строениями густая поросль, и проезда нет. Понятно теперь, почему джип сделал круг: чтобы добраться сюда, до церкви.

Другие улицы сгинули, все поглотили деревья. Наверно, от Пятницкого парка и пошла эта густая зелень – он должен был находиться на противоположной стороне площади, а сейчас и не отличишь заросли на месте парка от прочего леса вокруг площади.

– Tommy, – нетерпеливо произнес Рамирес.

– Yes, sir, – встрепенулся белобрысый водитель.

Он отпустил руль и нацепил на правое ухо наушник с отростком микрофона, а затем, потянувшись куда-то, достал массивные очки, закрывшие половину лица, и плотные толстые перчатки. Томми быстро надел их и, опустив взор на невидимый планшет, принялся водить по нему пальцами.

– I’m ready![16] – произнес он.

Ливадов, глядя на силуэт белобрысого, подумал о виртуальной реальности.

– Let’s go![17] – послышалось от Рамиреса.

Он и чернокожий тоже нацепили на правое ухо наушник с микрофоном и вдобавок вооружились. Негр, осклабившись, уже держал снятую с потолка штурмовую винтовку. Спереди послышался звук передернутого затвора.

Полюбоваться на церковь собрались? Андрей усмехнулся про себя. Хороши паломники!

– Выходим! – вновь скомандовал Джонс.

На сей раз по-русски, и вдобавок Ливадова остро кольнуло в шею. Тварь! Рамирес гнал его из машины, понукая болью, словно животное.

Когда вылезли из машины, Андрей оказался между негром и Джонсом. Помимо двух пистолетов, тот также снарядился тяжелым автоматом. Над головами зависли четыре дрона-камеры. Три полетели в сторону церкви, а один из них завис напротив Рамиреса, который картинным жестом приподнял над банданой шляпу.

– Здравствуйте! Вновь с вами я, Артур Джонс, и, как и обещал, мы у церкви… Пара… Параскевы Пятницы. Мы…

В этот раз Рамирес произнес название правильно. Больше Ливадов слушать его не стал, сосредоточившись на развалинах белого здания. Там кто-то был. На них этот кто-то смотрел злым и голодным взглядом.

Глава 13 Свобода

Женьку трясло, будто в лихорадке. Она беззвучно рыдала, не в силах остановить слезы. Влага текла против воли, и уже завыть хотелось, лишь бы слезы прекратились, но природа оказалась выше разума.

А может, она обманывает себя, и такова ее натура – слабая, девичья. От одной только мысли, что свободна, к горлу подкатывал новый комок, она всхлипывала и продолжала рыдать.

– Встань.

Это сын президента. Почему не убрался-то со своими учеными?

– Встань, – повысил голос Воронцов.

Только плевать Женьке на него с высокой колокольни. Она свободна! Все смотрит и смотрит на двухрядную цепочку из золотых колец, соскользнувшую с руки. Цепочка, символ и воплощение бесправия, больше не на ней.

– Встань, сука!

Женьку проняло. Перехватило дыхание, как после удара сапогом под дых. Девушка неожиданно поняла, что стоит на четвереньках, опустив голову к полу, и часто-часто дышит, жадно глотая воздух. Она задыхалась от охватившей ярости.

Сука? Сука, он сказал?