Земля

Нынешний оросительный канал обрывался у рисовых плантаций Ко Бен Сана и Тю Тхэ Вона — как раз там, откуда начинались крестьянские поля. Предполагалось продолжить его, прорыть новый канал — до того места, где кончалась деревня; тогда все прилегающие к нему участки можно было бы превратить в рисовые поля. По плану, канал проходил позади чиби Квон Чир Бока, через приусадебный участок Тю Тхэ Вона, мимо поля Куак Ба Ви и приусадебных участков Пак Чем Ди и Сун И.

И как это прежде никто не додумался до такого простого дела!

Когда подходило время очистки узловых каналов, между крестьянами возникали споры только о том, кто должен работать больше, кто меньше.

И они порешили, что те, у кого больше рисовых полей, должны и работать больше. Но хозяева головных узлов, чьи поля примыкали к каналу, старались свалить всю работу на тех, чья земля находилась дальше от воды.

Они считали узловые каналы своей собственностью и распоряжались ими, как хотели. Тем, кто не принимал участия в очистке головных узлов и не становился, таким образом, пайщиком, воды не давали вовсе. Это лишало возможности приобретать здесь рисовые плантации пришлым людям. Их не принимали в число пайщиков, не допускали на их поля воду. Несколько лет назад один сеулец, не зная, как трудно здесь с водой, купил у Тю Тхэ Ро крупный земельный участок. Но ему так и не удалось вступить в пайщики, и, оставшись без воды, он вынужден был перепродать участок и ни с чем вернуться обратно.

Как уже рассказывалось, Ко Бен Сан, действуя через своих родственников, намеревался помешать поднятию целины. С этой целью он и зашел к Ко Сен До, но его интрига с позором провалилась: этот проклятый До Чи по всей деревне трубил теперь о темных происках Ко Бен Сана.

Не поддержали его и другие хозяева головных узлов. И помещик решил на время отказаться от своих планов, притаиться.

Многие бэлмаырцы, в течение долгих лет притерпевшиеся к произволу помещиков, неограниченно властвовавших над ними, и сейчас побаивались Ко Бен Сана, сторонились его. Кан Гюн знал об этом и однажды сказал крестьянам:

— Поймите, что река теперь не может быть собственностью отдельных лиц. Вся земля национализирована, а значит, и вода — общее достояние. Никто из хозяев головных узлов не сможет помешать нам рыть новый канал. Не выйдет! В интересах крестьян и всего народного хозяйства нашей страны — как можно больше увеличивать посевные площади, создавать изобилие продуктов! И тот, кто пытается тормозить строительство новых каналов, поднятие новых плодородных земель, сам того не сознавая или же с умыслом вредит общему делу!..

Тю Тхэ Вон согласился с Кан Гюном.

— Истинная правда! Новый канал никому не будет в убыток. Правда, новый канал займет угол поля моего брата, но это не имеет значения. Канал и у меня займет часть земли, но зато я смогу засеять рисом всю нижнюю половину поля! Так что мы ничуть не пострадаем от этого!

— Разумная речь! — сказал Кан Гюн. — Что значат такие мелочи по сравнению с тем, что может дать нам канал. Эта стройка государственного значения! Так мы и должны ее рассматривать.

— Верно! Коль в деревне дела пойдут на лад, так и государству будет польза! А ежели каждый будет стараться урвать себе кусок побольше, мы никогда с места не сдвинемся!..

— Живем, как в темном лесу… Оттого и одолевает нас жадность, — усмехнулся Пак Чем Ди. Квон Чир Бок утвердительно закивал головой:

— Темные мы… Возьмите нашу деревню… В ней сто шестьдесят хозяйств! А много ли крестьян в начальной школе училось? Раз, два и обчелся!..

— Настали иные времена, товарищи! — торжественно заговорил Кан Гюн. — Теперь для всех открыт широкий путь к зажиточной, культурной, счастливой жизни! Вот и у вас, кажется, организована школа для взрослых…

— Есть, есть. И у нас теперь темноте приходит конец!

— По всей стране закладываются основы великих демократических преобразований! Мы засеваем добрым семенем духовную ниву, смело поднимаем новые земли…

— Что правильно, то правильно! Мы теперь куда сильнее стали. Самое трудное для нас соорудить плотину. Но и с ней мы справимся, ежели за это возьмутся такие силачи, как Куак-сан[44], — попытался сострить Тю Тхэ Вон по адресу бывшего батрака.

— Я знаю, товарищ Куак — человек большой силы! Только зря вы, товарищ, употребляете это японское «сан». Разве в корейском языке не найдется подходящего слова?

Тю Тхэ Вон покраснел до корней волос.

— Как же нам говорить? Мы привыкли при японцах к этому «сану»… Каким же другим словом заменить его?

— Человека постарше можно называть «сонсэн», сверстника — «хён», а младшего — «гун»[45]. Да что вы, друзья, родной язык забыли?

— Верно, «сан» — это чужое слово!

— Вот я и говорю… Куак-сан… виноват, Куак-хён — ой-ой-ей, какой силач! Он, как соломинку, может поднять каменный утес! Недаром у него и имя такое — Ба Ви[46].

— Что вы пустое болтаете! — застенчиво отмахнулся Куак Ба Ви. — Какой я силач?!

— А что — не так разве? Никто и не знает, сколько в нем силы таится. Разве при японцах он мог ее показать?