Багряные рыбьи потроха шлёпались в таз, охранник подливал себе виски, а Троцкий во все глаза слушал.
– Они пели непонятные слова из книги, чёрной, как земля, чёрной, как плесень… Они смеялись и пели,
Напряжение в кадре нарастало, хотя внешне всё оставалось спокойным. Быкообразный охранник тянул алкоголь, негр умело потрошил очередную рыбину. Менялся только близорукий ужас в круглых очках еврейчика.
– Будто ветер дохнул с гнилых болот и погасил свечи, йо-йо… И послышалось Его мерзкое бормотание… Им предстал Сатана, красный, как гнев, красный, как кровь, с перепончатыми крылами, хвостом, как двуострый шип, йо-йо… Он разорвал на клочки
Что-то стукнуло, дверь настежь распахнулась. Грянули выстрелы, повалившие охранника. Заверещал, рванулся вместе со стулом Троцкий. Негр от неожиданности выронил в таз полудохлую рыбу, она выплеснулась из него вместе с кишками и затрепетала на полу. Было тихо, лишь поскрипывали доски под чьими-то шагами…
С еврейчика от падения слетели очки. Лёжа на боку, он часто и подслеповато моргал, приглядываясь к шикарным остроносым туфлям, что приближались к нему.
– …и с тех пор в поместье живу только я, старый
Ролик закончился.
И бесконечный этот день тоже закончился.