Земля бедованная

Докторша решительно направилась было к выходу, но передумала, вернулась к столу, полезла в сумку, долго копалась там (куриные лапы со скрюченными пальцами и антисанитарными когтями свирепо торчали наружу), вынула бланк и быстро его заполнила. После чего, оставив бланк посреди стола, величественно удалилась в переднюю. Костылев заковылял следом, подал пальто.

– Это на Сосновой, – буркнула докторша уже в дверях. И добавила:

– А на больничный все равно права не имеете, поскольку весьма даже трудоспособны.

Костылев запер дверь и побрел в комнату, при этом дважды поскользнулся и нецензурно обругал копыта.

Бумажка, оставленная врачихой, оказалась направлением в ветеринарную лечебницу к специалисту по крупному рогатому скоту. Находилась эта лечебница на Сосновой улице – в прошлом году теща возила туда своего кота Барнаула. Кастрировать… Костылев скомкал направление и бросил в мусорную корзину. Потом открыл форточку: в комнате стоял какой-то ядовитый химический запах.

На работу он поехал на такси. Шоферу объяснил: к врачу, и тот кивнул, поглядев с сочувствием. На голове Костылева колом торчала шапка, копыта прятались в старых, растоптанных валенках с галошами – теща ходила в них гулять с Петькой. Шею он плотно замотал шарфом, хвост шел вдоль левой штанины, мешая сидеть.

В лаборатории только что кончился обеденный перерыв. В комнате было двое. Младший научный сотрудник Сергей Гуреев строго сидел над выдвинутым ящиком письменного стола, где лежала раскрытая книга. Это был, конечно, какой-нибудь дефицитный бестселлер{119}: для Гуреева – дело чести читать дефицит раньше всех на свете.

Костылева, вошедшего в комнату в дикой шапке и валенках, он тоже увидел раньше всех, то есть раньше, чем лаборантка Елена Клеменс, стоящая к двери спиной, поскольку она сейчас с неприступным видом кормила аквариумных рыб. Гуреев окинул Костылева вялым взглядом:

– Причуды гения. Весьма оригинально, а главное, остроумно, – с кислым удовлетворением сообщил он. – Принарядился для съемки на почетную доску?

Было совершенно очевидно, что экстравагантный костюм начальника Гуреев квалифицирует как дешевую рисовку с потугами на эпатаж. Неудачными, коллеги, неудачными.

Услышав реплику Гуреева, Елена Клеменс горделиво обернулась.

– Алексей Петрович, вы нездоровы? – спросила она бесстрастно. Она всегда была холодна, как метроном, так как из-за фамилии почему-то считала себя англичанкой.

– Вроде того, – хмуро согласился Костылев. – А где все?

– Все находятся на овощной базе, – как всегда, четко ответила Лена.

– А Сидоров?

– Начальник лаборатории находится в своем кабинете.

Костылев подумал, поправил шарф и повернулся к двери.

– Это ж какое гражданское мужество надо иметь – являться к шефу в таком сатирическом виде, – счел долгом заметить Гуреев.

Сидоров был, слава Богу, один. Читал какой-то отчет и делал на полях пометки. Приглядевшись, Алексей Петрович понял, что это его, Костылева, отчет, сданный досрочно перед Новым годом.

– Вот, – добродушно проскрипел Сидоров, поднимая глаза, – читаю. И знаешь, получаю удовольствие. Парадоксальный угол зрения. Ну, это твоя главная сила. Никуда не денешься, молодец! Завидую. Только слишком много тире, это все же технический отчет, а не… поэма экстаза. И в диссертации та же картина. Грешишь… А почему ты в таком маскараде? На снег ходил?

Можно было, конечно, соврать: ходил, дескать, сгребать снег (на уборку снега ежедневно отряжали от лаборатории человека, а то и двоих), и сразу стало бы понятно, зачем валенки и почему отсутствовал до обеда. Но… глупо. Сегодня соврешь про снег, а завтра про что? И, глядя начальнику в лицо, он твердо произнес:

– У меня несчастье, Валерий Михайлович.

Сидоров медленно склонил голову к плечу, наморщил лоб и тихо заскрипел, более чем когда-либо делаясь похожим на шкаф. В который раз уже, глядя на своего руководителя, Костылев ясно видел перед собой шифоньер предвоенного образца, желтовато-коричневый со стеклянным окошком в верхнем углу левой узкой дверцы. Имелась еще правая, пошире, а внизу тяжелый ящик: за широкой дверцей, представлялось Костылеву, висят единственные «плечики», а на них – поношенный ватник… а может, бушлат (рукав непременно в известке), поверх бушлата брошен старомодный вязаный галстук – и всё. Зато в левом отделении, на одной из полок… верхней? да, на верхней, – там лежит растрепанная толстая книга без обложки и кусок электрического шнура. Еще – два фарфоровых ролика{120}, но те на полке снизу, к средней же, пустой, намертво прилип кусок старой газеты, залитый чем-то розовым и липким. А вот что хранится в ящике – Бог весть…

Костылев решительно размотал шарф, повесил его на стул и распахнул пиджак, открыв заросшую грудь. Потом стащил шапку.

Сидоров заморгал, губы его шевельнулись, однако не последовало ни звука.

– Есть еще хвост, – с вызовом сообщил Костылев, – и вот. Он в одну секунду скинул валенки и прошелся по линолеуму, выбивая копытами чечетку.

– Присядьте, – холодно сказал Сидоров.

– Не могу: хвост, – парировал Костылев, пристукнул копытом и встал.