Земля безводная

Ласковая медицинская сестра, пожилая, усатая женщина с чугунными, необыкновенной силы рунами, вертела меня на кровати, как куклу, втыкала мне в зад резиновую трубку, через которую с журчанием наполнялся и переполнялся я водой. За три часа мне были поставлены восемь двухлитровых клизм. После окончания каждой из процедур я едва добегал до туалета. От медсестры меня отделял лишь коридор в пять шагов да тонкая дверь. Благодаря особым акустическим свойствам унитаза, туалета и самой двери постыдные звуки, которые мне приходилось издавать, расстоянием нисколько не заглушались, только выигрывая в гулкости и отчетливости. Но первая же клизма измучила меня настолько, что начиная со второй мне стало глубоко наплевать, слышит меня медсестра или не г.

Уже после шестой клизмы я был чист, как новорожденное дитя, но мне пришлось выдержать еще две, выпуская из себя воду, прозрачностью своей приближавшуюся к ключевой.

На металлической, с желобком-углублением наверху, кровати, на каких обычно перевозят в больницах трупы, меня отвезли в палату на пять коек, четыре из которых были заняты. Мне предоставлялась возможность передохнуть.

Лежавший от меня по правую руку раздирающе стонал, оскалив зубы, свесив с кровати голову, закатывая красные, с лопнувшими сосудами, глаза. Слева спали и храпели. Напротив, у окна, крупный подросток с лицом умственно неполноценного слушал магнитофон, стоявший над его головой на спинке кровати. Четвертый из пациентов, лежа в кровати, жрал руками колбасу с помидорами. Из всех четверых больше всего раздражал меня именно этот: он чавкал так громко и обстоятельно, словно выполнял возложенную на него кем-то обязанность. Я так и не смог уснуть. Часа через полтора за мной снова приехала металлическая кровать, но другая: желоб, в который укладываются тела, был отполирован чуть ли не до зеркального блеска. Из палаты меня вывезли ногами вперед.

11

19.06

В ординаторской меня ждали два человека: один — помоложе, с живым, приветливым лицом, другой — постарше, с лицом жестким, глядевшим хмуро. Первый представился, его звали Андреем. Второй лишь показал удостоверение. И без его удостоверения я уже догадался, что люди эти — не доктора.

— А как вы себя чувствуете, Виктор Алексеевич? — спросил первый, подойдя к изголовью кровати, на которой ввезли меня в комнату.

А Виктор Алексеевич чувствовал себя сносно.

— Великолепно, — ответил я. — Только задница болит.

Младший поднял брови, непонимающе поглядел на меня, на своего друга, на санитара.

— Ему клизмы ставили. Восемь штук.

Подавляя улыбку, младший участливо смотрел на меня.

Затем, когда санитар вышел из комнаты, начались вопросы. Беда в том, что у меня не было паспорта. При мне вообще не было никаких документов. Так что Андрею с приятелем было необходимо, что называется, выяснить мою личность.

Оказалось, жизнью своей я обязан горничной, вошедшей около двенадцати часов в мой номер для его уборки. Перестелив разобранную постель, она двинулась в ванную, но та оказалась закрытой. У горничной, естественно, был ключ, но в замок он почему-то входить все никак не хотел. Присмотревшись, женщина обнаружила в замке обломок другого ключа. Она стучала в дверь, но из-за двери ей не отвечали. По телефону она пригласила в номер администратора. Администратор — охранника. Охранник вызвал милицию. Милиция приказала привести мастера. Мастер вскрыл дверь. За которой и обнаружили меня: без сознания, скрученного по рукам и ногам, полураздетого, позеленевшего. Была немедленно вызвана «скорая помощь».

Спускали меня, по словам младшего, по черной лестнице: слишком фешенебельна была гостиница, чтобы проносить по ее парадным коридорам, сверкающим лифтам, роскошным лестницам и залам такого зеленого и, судя по всему, криминального полупокойника.

Когда я заговорил о девушке, оставшейся ночевать в моем номере, мужчины переглянулись.

— Вы почувствовали себя плохо сразу после того, как выпили шампанское? — спросил старший.

— Да. Почти сразу. Через минуту. Трудно сказать.

— Она сама предложила вам вино?

— Да.

— Вы присутствовали при том, как она разливала шампанское по бокалам?

— Нет, — я начинал уставать. — Разливал шампанское я сам. В то время как она была в душе.

— То есть вы налили и себе, и ей из одной и той же бутылки и выпили затем оба. Вам стало плохо, а с ней, судя по всему, не произошло ничего…

— Это странно, — сказал младший.

— Если не ошибаюсь, — вспомнил я вдруг, — себе я налил уже из второй бутылки. Первый бокал я выпил, когда она принимала душ. После этого открыл новую бутылку и из нее налил себе второй бокал.

— И она подала вам именно этот бокал? Который вы сами, собственноручно наливали из другой бутылки?

— Я не знаю. Наверное.

— Вы выходили из комнаты? Она оставалась в комнате одна?

— Я тоже принимал душ, после того как она закончила.

— После того как она закончила… То есть вы хотите сказать, что принимали душ не вместе с нею? — спросил старший недоверчиво.

— Я же сказал вам: сначала она, потом я. Когда она вышла из ванной.

Младший произнес извиняющимся тоном: