Земля безводная

Я не мог вспомнить, как получилось, что вместо этих мальков у ног моих заходили вдруг черные, пучеглазые, гигантские рыбины. Я не отходил от берега, но ужас все больше охватывал меня. Бросая хлеб, я зачем-то всякий раз опускал руку почти к самой воде, — куски хлеба мгновенно исчезали с ее поверхности. Одна из рыбин подплыла к самым моим ногам. Я присел на корточки, глядя в ее глаз, уставленный на меня, опустил в воду вначале руки, затем и голову, взялся зачем-то за ее жабры, — рыба вдруг пошла — назад и вниз, — увлекая за собой и меня. Мне хотелось кричать, но я боялся открыть рот; я задыхался, но мне нельзя было сделать ни вдоха — я был под водой. Мы падали вниз, но дна все не было видно, словно его и совсем не было у этой реки. Из последних сил я держался, чтобы не сделать вдоха. Но вот рот мой раскрылся, грудь судорожно рванулась, я вдохнул — и вода хлынула в горло, пошла в легкие, рыба смотрела на меня неподвижным, мертвым глазом, сердце мое разрывалось, я рвался, надеясь еще выбраться на поверхность, но рыба крепко держала стальными жабрами мои пальцы. В тот момент, когда сердце мое должно было разорваться от ужаса, я проснулся.

Я не кричал, просыпаясь: девушка, лежавшая в кровати рядом со мной, спокойно спала, ровно дышала, рука ее лежала на моей груди, губы были чуть приоткрыты, темные волосы упали на лоб, прикрыли глаза.

Она долго, горько плакала, прежде чем уснуть, и я никак не мог ее успокоить. Она лежала на животе, спрятав лицо в подушку; она так и не сказала мне, почему плакала.

Я поворачивал ее голову к себе — это приходилось делать почти насильно, она сопротивлялась, словно не хотела показывать мне свои слезы — глаза держала закрытыми, веки ее сразу опухли, лицо было влажное, влажная была и подушка, на которой лежала она лицом. Она долго затихала, всхлипывая, вздрагивая голой спиной, — я сидел в кресле, курил, глядел на нее, поняв, что обращаться к ней, успокаивать ее не имеет смысла. Когда всхлипывания более или менее прекратились, я выключил свет и лег с ней рядом. Только в темноте она повернула ко мне голову. Она не сказала мне больше ни слова. В полусне она поцеловала меня в плечо, я провел рукой по ее волосам. Мне показалось, что она улыбнулась мне.

Руку свою она положила мне на грудь уже во сне.

Я посмотрел на часы, поднеся запястье с тонко светящимся циферблатом к самым глазам. Часы показывали без двадцати три. Хотя я не проспал и получаса, я чувствовал, что больше уснуть не смогу. Даже более того: я был не в состоянии заставить себя оставаться в постели.

Пальцы ее дрогнули, когда я взял ее руку со своей груди и осторожно положил на постель. Я постарался встать как можно тише, но что-то ударило, заскрипело в матрасе, когда я поднимался с постели на ноги. Анна вздохнула и легла на другой бок.

С ее сумкой я прошел в ванную; расстегнув металлическую застежку, я сразу увидел на дне сумки небольшой черный кожаный кошелек. Я поколебался было, уже раскрыв его, но все-таки достал оттуда несколько бумажек. Я не сомневался, что вернусь еще до того как она проснется. Странно было держать в руках ее сумку. То, что я только что взял ее деньги, по сути дела, украл их, нисколько не смущало меня: я был уверен, что верну ей эти деньги. А вот в том, как я тайком рассматривал содержимое ее сумки, было что-то постыдное.

Я взял в пальцы золотую гильзу губной помады, раскрыл ее, подумав о том, что на губах девушки нет косметики. Под почти квадратной бутылочкой духов с японским названием, оттиснутым черным, лежала прозрачная коробочка с кисточкой и четырьмя красками. Я усмехнулся: полоска презервативов, скрученная в трубочку, лежала в особом отделенье. Не зная зачем, я раскрутил и пересчитал их: их было десять. Десять первоклассных резиновых кружочков с пупочкой, чехольчиков, покрытых смазывающим средством и обеспечивающих безопасность любви. Две шоколадные конфеты. Фотография, на фотографии — смеющийся пузатый ребенок лет двух, с соской, с игрушкой, тянущий к объективу пухлую ручку с растопыренными пухлыми пальчиками.

В темноте вернувшись в комнату, — ступая как можно тише, задерживая дыхание до сердцебиения, — я положил ее сумку в кресло, где та лежала раньше. Подумал, что неплохо бы оставить записку насчет моего ухода и взятых — одолженных — денег, но жаль тратить время: пришлось бы искать бумагу с ручкой, возвращаться в ванную, включать свет, снова привыкать к свету, затем снова возвращаться… К тому же всей этой возней я мог и разбудить ее, чего мне совсем не хотелось. Я вряд ли бы сумел объяснить ей, куда ухожу.

Шагнув к двери, я споткнулся обо что-то и тут же налетел в темноте на стулья, стоявшие у круглого журнального столика.

Девушка охнула, разом села на кровати, опираясь на обе руки, отставленные за спину.

— Совсем зеленая, совсем, совсем, — заговорила она горячо. — Посмотри, какая зеленая. Вот я сейчас открою окно, беги… Слышишь?! Беги скорей!..