Земля безводная

Деньги отдавать он не собирается, это было понятно. — Так что? Будете ждать в номере? — спросил он.

Что-то уж слишком часто и слишком настойчиво повторялось это «в номере».

— Почему именно в номере? — спросил я.

— Где хотите, — развел он руками. — Ваше дело. Хоть на улице. Если вас это больше устраивает. Насколько я понимаю, вам нужно срочно узнать, где она? Если так, то проще всего связаться с вами именно в вашем номере… Тем более что здесь, внизу, у нас уже почти все закрывается.

Он кивнул за мою спину, в сторону ресторанов, кафе.

— Так что? Будете ждать в номере?

— Буду ждать в номере, — ответил я.

Он уже был за стойкой, когда я, не очень понимая, что думать, пошел к лифтам. Красивый лифт раскрылся передо мною — и терпеливо ждал, пока я не решу, на какую именно кнопку следует нажать, чтобы подняться на свой этаж, к номеру четыреста пятому. Выйдя из лифта, я опустился в одно из кресел, стоявших в зале, пытаясь разобраться в том, что случилось, соображая, зачем Игорю было необходимо отправить меня в номер (или это только показалось мне, всего лишь показалось, что немудрено, имея в виду всевозможные обстоятельства), наконец, стараясь представить, что может ожидать меня в номере. Комбинация обезболивающих таблеток двух сортов (одни кончались, другие были слабые), помноженных на известную усталость и напряжение, накопившееся за последнее время, разбавленных остатками утреннего похмелья и бокалом только что выпитого вина, придавала окружавшему меня коридорному интерьеру что-то очень неприятное, зыбкое, как бывает в болезненном состоянии при высокой температуре или в очень жаркий, солнечный день, когда волнуется и кипит тяжелый воздух. Я прошел к номеру, открыл дверь. Когда Виктор вошел в номер, где лежала убитая Анна, он почувствовал отвратительный запах человеческой крови, вспомнилось мне. Свет не горел. Ожидая увидеть Анну на кровати, мертвой, голой, с перерезанным горлом, я нащупал на стене выключатель. Осветил пустую комнату с нетронутой, заправленной постелью, моей сумкой у кресел, открытой и выпитой мною баночкой лимонада; в квадратной пепельнице — окурок выкуренной мной сигареты.

Прошел по номеру, заглянул в ванную; включил свет и здесь. Загремев металлическими кольцами, отодвинул непрозрачную клеенчатую занавеску перед ванной. Помер был пуст, в нем никого кроме меня не было, все находилось в том же положении, в котором оставалось, когда я выходил, направляясь к Анне: стулья, кресла, кровать, покрывало на ней. занавески, моя сумка… Как же тряслись мои руки!

Я закрыл входную дверь. Анны здесь нет. Металлическая лимонадная баночка была пуста, так что пришлось воспользоваться услугами мини-бара, достать из него другую, полную. С напитком в руке я прилег на кровать. Глаза невозможно было удержать открытыми. Чтобы не уснуть, встал с кровати, заходил по комнате. Так где же она сейчас? Дома? Жаль, что я не записал ее телефон. Телефон.

Набрал привычный, ставший неотъемлемой частью моей жизни, многозначный из-за международных добавок телефонный номер; линия была занята, срывалась сразу же после набора последней цифры. Бывает. Случается и не такое.

В дверь постучали. Вот она, вот Анна. Быстрей, бегом к двери!

29

Как известно, жизнь соткана из разочарований, как шелк — из нити шелкопряда. Чтобы произвести метр шелка, нужно обобрать тысячи шелковых червячков; чтобы удалась ткань жизни, нужно пережить множество разочарований.

Если это и была Анна, то за несколько часов она страшно изменилась, как не меняются люди за долгую жизнь. Не удалось бы ей так сильно измениться даже при участии косметической хирургии. Передо мной стоял мужчина лет сорока с беспокойным, усталым, слегка желтоватым лицом, в несвежем сером костюме, без галстука. Верхняя пуговица светлой рубашки расстегнута. Он всматривался в меня. Ошибся номером? Но вместо того чтобы извиниться, как я ожидал, он вдруг потребовал паспорт.

— Какой паспорт? — спросил я.

— Ваш паспорт, — коротко ответил он.

— А с какой стати я вдруг должен…

Мужчина достал из кармана и протянул мне красную книжечку. Я раскрыл ее. Называлась она «Удостоверение», содержала одну иллюстрацию (фото автора, надо полагать) и предельно краткий текст. Одно из самых лаконичных изданий, которые довелось мне прочитать за свою жизнь.

Мой паспорт был в бумажнике, бумажник — в заднем кармане, задний карман — на джинсах, джинсы — на мне, а сам я стоял в дверях перед следователем по особо важным делам службы государственной безопасности, так что предъявить паспорт я смог почти так же быстро, как он — свою книжку.

Он смотрел в мой паспорт, снова на меня, в паспорт, листал его странички, но ничего интересного там так и не нашел — как, кстати, и я — в его книжке. С другой стороны, мне показалось, что возвращает он мой паспорт как бы с сожалением: полюбился он ему, что ли, стал родным за ту минуту, что был в его руках?

— Получите, — сказал он.

Паспорт вернулся в бумажник, бумажник — в задний карман джинсов.

Человек неприязненно смотрел на меня.

— Да-нёт, вы на него совсем не так похожи, — проговорил он.

— На кого?