Земля будет вам прахом

Я стоял на тротуаре перед баром, не зная, что делать. Я не хотел возвращаться в мотель. В определенном настроении лучше смерть, чем такие вот места.

После короткого размышления я пересек улицу и зашел в пиццерию, где без особой нужды вовсю работал кондиционер, а из динамиков доносилась давно забытая музыка 1980-х, словно здесь намеренно разгоняли клиентов. Если так, то это действовало. Заведение было почти пустым, я без труда заказал кофе и сел у окна подальше от чужих глаз.

Устроившись, я понял, во-первых, что один из членов семейства, сидящего в дальнем углу, рассматривает меня, а во-вторых, что это помощник шерифа Грин.

Он расположился за столиком с женщиной приблизительно его лет и бесспорно такого же веса; ее задница была втиснута в синие велюровые брюки и грозила обвалиться с обеих сторон стула. Напротив них сидел кое-кто тоже мне знакомый — Кортни, беспризорного вида девочка-подросток, убиравшая номера в мотеле.

Грин и его жена ели молча, методично запихивая в себя куски пиццы, словно участвовали в соревновании, победителем которого станет самый упорный участник. Девочка, судя по всему их дочь, либо уже доела, либо не хотела есть вовсе.

Я сидел себе и попивал кофе. То, что здесь называлось кофе, оказалось чудовищным пойлом: без пенки и без вкуса, настоящая дрянь. Просто большая чашка чего-то горячего и мокрого. Я сидел, обхватив ее обеими руками, чтобы согреться и чувствовать себя уютнее, смотрел на улицу, где ничего не происходило, и думал, взорвется ли в результате моя голова. Я не был голоден, даже представить себе не мог, что способен проголодаться, но пицца хорошо пахла. Наверное, она просто напоминала мне о времени — недели не прошло, — когда жизнь казалась гораздо проще.

В конечном счете Грин и его спутницы ушли, так и не произнеся ни слова. Когда они проходили по тротуару мимо окна, взгляд Кортни безучастно скользнул по мне, но понять, узнала ли она меня, было невозможно.

Потом у меня в кармане завибрировал телефон, но я не представлял себе ни одного человека, с которым мне хотелось бы поговорить. Я решил, что Беки передала Кайлу мое сообщение, а значит, невозможность дозвониться до меня подействует на него даже сильнее, чем мой голос.

Я не заметил, чтобы кто-либо входил в пиццерию, и услышал шуршание материи, лишь когда кто-то опустился напротив меня.

Я поднял глаза и увидел Кристину. Она сидела очень прямо, сложив руки на груди.

— Расскажите мне, — сказала она.

Глава 29

В какой-то момент Скотт догадался, что, если издавать связные звуки, это поощряется, и он охотно демонстрировал нам, что успешно выполняет программу. Кроме прямых волеизъявлений он иногда радовал нас монологами, в которых сообщал что-нибудь о том или ином предмете или ситуации, произносил «потому что», добавлял еще одно придаточное предложение, потом еще одно «потому что» и продолжал в таком духе, пока не выдавал сюрреалистическую сентенцию протяженностью минуты в две. Он еще не понимал значение «потому что», но сообразил, что им можно связывать другие слова, перекидывать мостики между ситуациями.

После смерти Скотта я пришел к убеждению, что его прозрение касалось не только языка. Он, конечно, со временем забыл бы об этом, как забываем все мы, но не успел.

Короче говоря, у меня был роман.

Началось все как-то случайно, а когда ситуация прояснилась, стало уже поздно. Я пытался сделать То, что подобает. То, что подобает, отправлялось со мной в долгие прогулки, но оказалось слишком уж покладистым. Я хотел, чтобы То, что подобает, было твердым, как гвоздь, настроенным на победу, как тренер олимпийской сборной, и готовым раздавать тумаки. Я хотел, чтобы То, что подобает, было Иисусом, чтобы оно выставило передо мной остерегающую руку, пресекло мои заблуждения и осветило золотым сиянием все, что прекрасно, справедливо и истинно.

А оно вело себя как старый собутыльник, который всякого повидал в жизни и не имел ни малейшего желания прибегать к жестким мерам.

— Ну да, — говорило оно. — Я тебя слышу. Я и есть то, что ты должен делать. Но ты ведь не хочешь?

А я напоминал ему об обязанностях, говорил: то, что у меня в голове, глупо, опасно и бессмысленно. Что Кэрол заслуживала лучшего. Что у меня есть семья. Что я сделался этаким хрестоматийным идиотом: женатым человеком, который завел роман. Что я должен разорвать эту связь, радоваться, что еще не успел разрушить главное в своей жизни, и думать о чем-нибудь другом, пока эта история не станет стародавней байкой, как первая высадка на Луну.

А оно снова пожимало плечами и говорило: «Конечно, я все понимаю. Ты прав. Но… мы толчем воду в ступе, разве нет? Ты никак не можешь забыть запаха ее кожи в том месте, где скула уходит вверх, к уху. Тут я совершенно бессилен. В том, что касается запаха, — тут ты как-нибудь сам».

В конечном счете я перестал приглашать на прогулки То, что подобает. От него было мало проку.

Тем временем я отдалился и отстранился от всего. Я с трудом заставлял себя сосредоточиться, от спазмов в животе потерял интерес к еде, стал раздражительнее, чем следовало.